— Салли, как же ты хороша, Салли! — оглушил меня чужой мужской голос. К кому он был обращен, понять не составило труда. Вряд ли в этом здании есть еще одна волчица Салли. — Сейчас тебе будет очень хорошо, ты не пожалеешь! Я трахну тебя так, что ты не будешь ходить неделю!
Смертник даже захлебывался от желания. Желания, которое распирало мою, б*ть, душу!
Еще одна дверь.
Картина маслом.
Салли с ошалевшими глазами, задранной до пояса юбкой, расцветающими засосами на шее.
Орангутанг с располосованной спиной, чьи руки норовили забраться туда, где им быть совсем не полагается.
И над всем этим стойкий, сильный запах страсти, желания и голода. Черт знает, чего больше.
Невыносимый коктейль.
Коктейль, который предназначен только для меня.
— Да вы что, охерели? — и без длинного предисловия – хук справа по удивленной морде оглянувшегося смертника. Звук удара пустой головы о кафель.
Запах крови из чужого рта.
Испуг.
Злость.
Желание отыграться.
Удар по почкам моим ботинком.
— Стойте, стойте, что вы творите! — откуда-то из красного марева пробивался испуганный женский голос. — Прекрати немедленно!
Только от того, что она вонзила мне в горло свои когти, я очнулся. Иначе не видать мне воли никогда – я так и разнес бы к чертям это мелкое здание.
От резкой боли перед глазами прояснился кровавый туман.
Салли повисла на моей спине, как рюкзак. Такая же легкая, цепкая. Мужик сложился смятой бумажкой в углу сортира.
В коридоре, в дверях, столпились люди, которые что-то кричали, куда-то звонили, бесились от страха.
Только я развернулся и увидел их перекошенные лица, как на картинке Мунка «Крик», старик-директор выпустил мне куда-то в живот пену из огнетушителя.
Холодная пена ударилась куда-то о бедро, полилась кудрявой жижей на пол, задев и Салли, и самого старика.
Сразу стало холодно и дико.
Я чуть не прикончил человека.
И чуть не превратился в волка на глазах у людей.
В общем, едва не нарушил два единственных табу, которые втолковывал остальным оборотням.
Девушка, поняв, что я очнулся, отпустил звериный накал, медленно стекла по моей спине. Едва каблучки ботинок клацнули по кафелю, я обернулся и прижал ее к себе, чтобы никто не мог рассмотреть ее, увидеть страх, волнение, желание и волчий голод.
Салли сначала забилась в тисках, словно желая оказаться подальше, но потом передумала. Затихла и всхлипнула.