Папа изучал прессу, лениво перелистывая страницы утренней газеты, время от времени беря в руку чашку с уже остывшим кофе, раз за разом возвращая ее нетронутой на невысокий резной столик.
Мама, сидевшая в соседнем кресле, делала вид, что вяжет. Она вообще была творческим человеком, то и дело увлекаясь чем-то новым. В позапрошлом году решила писать картины, в прошлом — посвящала себя литературе, а полгода назад отец едва успел отговорить ее от покупки ужасающего размера мраморной плиты, когда мама решила заняться скульптурой.
Мнение окружающих не смущало ее абсолютно. Замечания многочисленных знакомых о том, что по статусу не положено заниматься чем-то подобным, она пропускала мимо ушей, искренне улыбаясь в ответ. Однако сегодня назвать ее улыбку искренней было невозможно.
Мама медленно крутила спицы в руках, но так и не решалась продолжить изготовление пушистой шали нежно-персикового цвета. На самом деле, она могла бы без малейших усилий заставить спицы самостоятельно выдавать витиеватые узоры, но маме нравился сам процесс, она вообще редко прибегала к силе. Как и все в нашем доме.
Когда в мире, пронизанном магией, рождается ребенок без способностей, это всегда вызывает ураган обсуждений. Когда такой ребенок рождается во влиятельной семье, ураган перерастает в шквал.
Никто не знает, почему так случается. Нет никаких гарантий, что у абсолютно нормальной пары не появится ребенок-урод. От такой беды не застрахован никто. К счастью, подобные аномалии случаются крайне редко.
К несчастью, я была в их числе.
Заметив мое появление, мама отложила пряжу в небольшую плетеную корзинку, отец немного нервно отбросил газету на пустующее кресло, в котором я так любила проводить вечера, а Брун прижал к себе Тикли, как будто котенок мог как-то его утешить. Хотя я очень надеялась, что он действительно мог его утешить.
— Тебе письмо пришло, — негромко проговорил папа, нарушив тишину, разбавляемую лишь негромким потрескиванием дров в камине.
Вместо ответа кивнула и, проследив за взглядом главы семейства, посмотрела на конверт, лежавший на комоде. Медленно, словно это могло что-либо изменить, протянула руку и едва сдержала горькую усмешку, взяв письмо в руки.
Конверт был настолько идеальным, что оформление королевских указов в сравнении с ним выглядело дешево и безвкусно. Плотная матовая бумага, настолько белая, что хотелось зажмуриться. Мое имя, выведенное идеальным каллиграфическим почерком. И герб. Герб, который мог бы казаться безупречным и величественным, но на самом деле вызывал животный страх и ужас, заставивший вздрогнуть, однако я по-прежнему неотрывно смотрела на великолепную белую лилию, стебель которой оплетали розы. Черные розы.