Вопреки ночному обычаю, входная дверь была приоткрыта, и Грег
потянул меня в избу, пока сыновья старосты распрягали марча и
уводили в стайню. Обитатели дома не спали, а из дальней комнаты
слышались стоны. Именно туда меня и потащили.
Стоило мне появиться на пороге, как бледно-серая, как городской
снег, жена старосты отпрянула от постели, по которой металась
стонущая от боли Мигна. При виде окровавленных простыней меня
замутило так, что пришлось ухватиться за косяк, лишь бы не
свалиться в обморок. В глазах потемнело, а к горлу подступила
тошнота.
— Ну чего ты стоишь? — раздражённо подтолкнул меня к кровати
жены Грег.
— Не смей меня трогать! — прошипела я, справляясь с накатившей
дурнотой.
Божечки-кошечки, сколько крови! Как эта Мигна вообще ещё
жива?
Помимо дурноты, началась ещё и противная икота, но хоть в глазах
прояснилось. Захотелось сбежать и спрятаться, и я горько пожалела,
что согласилась поехать с Грегом. Воспоминания Ланы отступили на
второй план, а в ушах громко стучало сердце, мешая
сосредоточиться.
Да я понятия не имела, что с этой Мигной не так! Преэклампсия?
Или это что-то другое?
— Да сделай уже хоть что-нибудь! — взмолилась мать, почти такая
же бледная, как её лежащая на постели дочь.
Спокойно, Тая. Лана это уже делала… Нужно просто довериться
памяти тела. С чего там начинают лекари? В голове было пусто,
только оглушающе громким метрономом бухало сердце.
— Ланка, — принялся трясти меня за плечи Грег.
— Отвали, — рявкнула я и шагнула к Мигне, оголила напряжённый
живот и нарисовала на нём единственное заклинание, которое смогла
вспомнить — обезболивающее.
Девушка выдохнула спокойнее и затихла.
— Ты что сделала? Убила её? — взъярился вдруг Грег, сбивая с
мысли.
— Обезболила, — зло огрызнулась я, отчаянно паникуя.
— Грег, уйди! — неожиданно твёрдым голосом приказала мать Мигны
и с надеждой посмотрела на меня: — Что с ней?
ДА ОТКУДА МНЕ ЗНАТЬ?!?
Да, откуда?..
Я зажмурилась, выискивая в воспоминаниях Ланы подсказку. Не
сразу, но уцепилась за диагностическое заклинание и с облегчением
нарисовала его на выдающемся животе. Если бы ещё не икота…
— Отслойка плаценты! — радостно воскликнула я, наконец
разобравшись в ворохе чужих знаний.
Мою радость никто не разделил. Руки заметно тряслись, а тошнота
так и не отступила — бултыхалась во мне где-то в районе диафрагмы,
но я старалась смотреть не на постель, а на лицо Мигны и её живот.
Большой живот, в котором сейчас замерли от ужаса сразу два
нерождённых младенца. Они ещё ничего не понимали, но прекрасно
ощущали, насколько плохо их маме.