- Ты дрожишь? - даже какие-то заботливые нотки слышу. Мать его, Ольшанский, переживает?
- Холодно. Хочу одеться, - так нагло вру. Эту ложь нельзя не заметить.
- Тебе не холодно. Ты возбуждена, Нинель. Ты меня хочешь не меньше, чем я тебя.
Он тянется к шее, проводит по ней языком и оставляет влажный поцелуй.
- Вкусная!
А я не сдерживаю стон. Мычу что-то невнятное, прикусываю сильно губу.
Олег замечает это. Большим пальцем надавливает на нее, оголяет ряд зубов.
Только не останавливайся - шепчет грязная часть меня, которой нравится такой Олег. Другая же вопит. Ее желание скрыться в своем домике всепоглощающее. И кто же победит?
- Блядские губы…
Хмурюсь. Тонкая обида вырастает из самого центра.
Отталкиваю его от себя и быстро встаю на ноги. Отхожу. Пячусь назад. Теперь смертельно хочу прикрыться.
- Мудак! - шиплю по-змеиному. Впрыскиваю яд в каждый звук.
- Мы это уже выяснили. Да, я мудак! - Олег злится. Его игрушка взбрыкнула, не позволила с собой играться. Я же она, да? Та, что за деньги танцует и выполняет прихоти.
Сверлю его взглядом. Ненавистным таким, словно он корень всего зла и всех моих бед. Тело все еще дрожит. Возбуждение не уходит. Оно волнами захлестывает, а потом накрывает снова, стоит его взгляду опуститься на мое голое тело и пройтись по нему: шея, грудь, живот, лобок, бедра. Все открыто.
- Нахер пошла отсюда, - Ольшанский это говорит тихо, но так отчетливо. Каждая буква отдается болью. Невыносимой, как тупой бритвой по нежной коже. Режет, кромсает. С остервенением и злобой.
“Пошла нахер, Нинель. Не до тебя сейчас”
“Пошла нахер отсюда”
Собираю всю смелость, что есть. Ее так мало. Боюсь. Хочется защитить себя, ответить так же жестко. Чтобы тоже было больно.
- Хорошо. Но когда будешь дрочить сейчас в туалете, представляй меня. Ведь только это тебе и светит со мной.
Громко хлопаю дверью и быстро спускаюсь по лестнице. Хочу скрыться. Слезы начинают душить. Нельзя чтобы меня видели такой.
12. Глава 12.
Сбегаю по лестнице так быстро, что чуть не падаю на последней ступени. Ноги заплетаются, слезы душат. Руками обхватила себя, чтобы хоть как-то прикрыть наготу. Я до безумия чувствую себя униженной и уязвленной.
Добегаю до нашей небольшой гримерки. По сторонам не смотрю. Боюсь увидеть на себе чужие взгляды. Их же много, тех, кто смотрит и что-то выдумывает в своих головах, осуждает, порицает. А потом смотрят на тело и хотят его. А если представить, в каком состоянии я убегала из кабинете Ольшанского - волосы дыбом встают, как я выглядела со стороны.