— Привёл, ваш-милость. Заводить?
Из помещения раздался невнятный ответ, и конвоир, отступив, распорядился:
— Заходи.
Я вошла, сделала несколько шагов и застыла прямо посреди внезапно оказавшейся большой комнаты. Но не расставленные вокруг жуткие приспособления для пыток испугали меня, а тот, кто сидел за столом у жарко пылавшего камина. Точнее, его крылья.
Не знаю, какое наитие подтолкнуло меня взглянуть на королевского дознавателя Истинным Зрением. Но я впервые поняла, что имел в виду Рес, когда говорил, что крылья у магнуса и полубезумной кликуши были какими-то не такими.
«Будто искусственные. Или крылья чучела».
Я сглотнула в безуспешной попытке смочить пересохшее горло. Если до меня добрались ренегаты... А ведь здесь, в подвалах Обсидианового дворца никто не услышит криков о помощи. А услышит — не обратит внимания. Здесь, судя по обстановке, такое в порядке вещей.
— Подойди, — поморщился дознаватель. Внешность у него, кстати, была даже приятная, но вот должность и крылья...
И всё-таки я приблизилась.
Дознаватель вытащил из ящика стола большой прозрачный кристалл с двенадцатью гранями. Поставил его на бронзовый треножник и скучающе сообщил:
— Это Кристалл Памяти. Теперь всё сказанное в этой комнате будет записано в нём.
Как ни странно, от этих слов я почувствовала облегчение. Раз ренегат записывает допрос, как, должно быть, от него требуют правила, значит, не собирается причинять мне вред.
«И пытать?» — насмешливо спросил проснувшийся внутренний голос.
И пытать, упрямо ответила я. Палача-то здесь нет.
— Седьмой день девятого лунного месяца двадцать шестого года правления Её Величества королевы Аспиды, — между тем монотонно продолжал ренегат. — Допрос ведёт старший дознаватель Дамиан. Допрашиваемая: ангелка Астрейя из Альбедо. Обвинение: похищение или помощь в похищении принадлежащего Её Величеству артефакта «Чаша» из королевского хранилища.
«Так это Чаша пропала! Но как? И почему в этом обвиняют меня?»
— Ангелка Астрейя, — дознаватель обратился ко мне, и голос его из скучающе-равнодушного сделался холодным и властным, — это формальность, но всё же. Признаёшь ли ты свою вину?
— Нет, — я сама удивилась спокойному достоинству, прозвучавшему в моём ответе.
Ренегат кивнул — он не сомневался в том, что я буду всё отрицать. И продолжил допрос: