— Бегу, бегу! — Алексей услышал торопливые шаги по ту сторона забора. Голос друга звенел и источал довольство. — Без меня не начинать! — кому-то шутливо крикнул Роберт и заскрипел дверной задвижкой.
Дверь перед Воронцовым распахнулась, являя возбужденного Гризманна, застывшего в проеме замертво.
— У тебя мясо горит опять, — усмехнулся Воронцов, глядя в глаза другу, привалившись плечом к кирпичному откосу. — ЗдорОва, — протянул руку, приветствуя.
Гризманн внезапно дернулся от неожиданности. Посмотрел на Алексея в неверии и … опасливо. Парень был абсолютно уверен, что три года игнорирования должно было хватить Воронцову, чтобы понять — видеть его в день рождения друг не желал.
Гризманн нервно обернулся назад и уверенно вышел, потянув за собой дверь и отрезая возможность Воронцову заглянуть во двор.
Глаза Роберта взволнованно бегали, и от бывшего приятеля эта странная эмоция не утаилась.
— Привет, — вложил в ответ свою руку без особого энтузиазма, не оценив шутливое замечание.
Привалился к противоположному косяку и сложил руки на груди.
Воронцов отчетливо понял, что приглашать его не собираются.
В груди скрутило тугой пружиной.
Знакомо сдавило. Это ощущение четыре года идет за руку с парнем.
Заглянул Роберту в глаза, но приятель свои увел, опасливо взглянув на дверь. Словно боялся, что в ней может кто-то вот-вот появиться.
Алексей горько хмыкнул. Рывком откупорил бутылку виски и протянул Гризманну:
— С днем Рождения… — замолчал, — друг.
Друг…
Роберта будто в солнечное сплетение последним словом ударило. Под кожу забралось и по сосудам прямо в голову шмальнуло. Вихрями, воспоминаниями ураганными. Он же не железный. И не пустой он никакой, как орал две недели назад надравшийся в хлам Воронцов, залетев прямо посреди рабочего дня в кабинет Роберта в безумной агонии.
Их взгляды встретились, а затем Гризманн опустил свой на протянутую бутылку.
Соблазн принять из рук бывшего друга примирительный напиток был велик.
Никто не знал, как сам страдал Роберт. Никто не предполагал, насколько хреново ему было потерять одновременно двух человек, которых любил всем сердцем. И только побег Полины показал, кого он любил сильнее…
При иных обстоятельствах Роберт бы принял.
Четыре года прошло, и оба страдали.
При иных обстоятельствах…
Но не тогда, когда этими обстоятельствами стала женщина, которую в этот раз Гризманн упускать не собирался. Девушка, которая там, за калиткой, сидела молчаливо в плетёном кресле и смотрела на оранжевые лепестки костра…