- Да, - он качнул головой. – Но лишь после встречи с Вами. До этого момента я даже не задумывался, что в жизни смертного... Что вы...
- Что мы более живые, чем вы, так? – закончила за него Кеттелин.
Он опустил глаза. Ему было нестерпимо неловко находиться по эту сторону грани. И захотелось проломить стекло, прорваться, объясниться, коснуться и прижать к себе... Но он никогда такого не делал. Чувства его бушевали, а тело оставалось чужим, и привычки, выработанные десятилетиями, не давали даже сжать в ответ ее руки - его пальцы лишь слегка дрогнули в ответ на это желание.
- Кеттелин, - он вновь попытался обратиться к силе слов. - Мне знакомо чувство близкой смерти. У меня не самое крепкое здоровье, и в прошлом часто случались эпизоды, когда я думал, что умру. Но рядом всегда был кто-то, кто помогал и вытаскивал с того света. И я, наверное, привык. Успокоился, доверился. То есть, я чувствую свой Путь. Чувствую, что у него нет конца, как у смертных. Но и цели тоже нет. Ничего нет. Пустота. И мы ее заполняем какой-то ерундой. Любимое дело, семья, обязанности, этикет, поддержание своей репутации, работа над собой. Я только сейчас осознал, насколько все это ложно. А с другой стороны, это же и есть жизнь. Но она такая бесполезная... Зачем оставлять что-то после себя, если ты сам останешься навсегда? Ведь никто из нас не думает, что однажды умрет. Ведь смерть для бессмертного - трагическая случайность. Которая, однако, случается с каждым. Неминуемо. Вопрос только в продолжительности жизни. И жизнь эта, какой бы долгой ни была, наполнена ерундой. Она пуста.
Рейвен замолк, поняв, что повторяется. Его накрыло новой волной озноба, и явственный стук зубов разнесся в воздухе. Кеттелин молча пододвинулась и обняла его, прижимаясь всем телом и будто закутывая в пламя. Он ощутил желание ответить ей, но снова сдержался.
- Так нельзя, - шепнул он, лишь слегка повернув к ней голову и тая от близости ее волос.
- Бессмертным – нельзя. Смертным – можно, - сказала она, сжимая пальцы и собирая в складки камзол на его спине.
Настал черед Рэйвена горько смеяться. Хоть его смех и был едва слышен и ограничился по большей части лишь вздрагиванием всем телом. Слова у него снова закончились, а на прикосновения он не имел права. Мог только отдалиться, чтобы заглянуть ей в глаза, что и сделал.