— Со мной пришло много людей, отец,
— сказал я. — Мы сможем разместить их на несколько месяцев?
— Пусть заселяются в наш дарданский
дом, — равнодушно кивнул Анхис. — Я там все равно почти не бываю. Я
купил помощников для кузнеца, как ты и просил. Они колотят своими
молотами день и ночь, никакого спасу от них нет. Надеюсь, от этого
будет толк.
— Даже не сомневайся, отец, —
усмехнулся я. — Мы получим немало за это железо.
— Да я уже это понял, — шумно
отхлебнул он из кубка. — Мы стали купцами, подумать только. Но, с
другой стороны, у меня никогда не было столько красивых кувшинов и
тонких тканей, как сейчас. У Скамии даже руки тряслись, когда она
пересчитывала твои подарки. Кстати, раз уж ты решил уехать… У меня
всего один сын, Эней. Кто будет покоить мою старость?
— Признай Элима, — сказал я.
— И ты не будешь возражать против
этого? — недоверчиво прищурился отец.
— Не буду, — сказал я. — Из Дардана
я точно уеду, мне тесно здесь. Может, передумаешь, отец? Сюда скоро
придет война. Париама затеял сложную игру, но мне кажется, что он
проиграет. Ахейцы придут в Вилусу всей силой и раздавят Трою.
— Война так война, — равнодушно
пожал могучими плечами Анхис. — Я не отдам землю предков этому
сброду. А кому жить и кому умереть, решают боги. Я никогда не бегал
от хорошей драки. Иди к жене, Эней, она уже выплакала все глаза.
По-моему, она сильно привязалась к тебе.
До жены я дойти не успел, потому
что, выйдя за дверь, наткнулся на Скамию, отцовскую наложницу. Она,
вместо того чтобы поклониться и уступить дорогу, упала вдруг на
колени и обняла мои ноги. Огромные влажные глаза ее заволокли
слезы, а правильные черты лица исказила гримаса рыданий. Густые
смоляные волосы рабыни рассыпались по плечам и спине, а она
беззвучно плакала, даже не думая отпустить меня.
— Подслушивала? — догадался я, и она
мелко-мелко закивала, глотая горошины слез, бегущих по ее
щекам.
— Я умру за вас, господин, — жарко
шептала она трясущимися губами. — Только слово скажите, сама на
жертвенник взойду. Я столько лет мечтала об этом, каждый день
молила богов. Сын — моя единственная отрада. У меня ведь умерло
двое детей, один Элим и остался. Пусть хоть он человеком станет, а
не вещью, как его мать.
— Береги моего отца. Поняла? — я
поднял рабыню на ноги и пристально посмотрел в залитые соленой
влагой глаза. Она молча кивнула и нетвердой походкой пошла по
коридору, размазывая слезы по лицу. Она, по-моему, так и не
поверила в то, что сейчас произошло.