Я выхожу из положения так.
– Вот что, орлы, – говорю я своим слушателям в синих фланелевках. – Сейчас быстро запишем то, что должно остаться в ваших конспектах, а потом я расскажу вам кое-что интересное…
Двадцать стриженых и не очень, двадцать разномастных, разнодумных голов с тяжелым вздохом склоняются над тетрадями. Я диктую им фразы, которые должны остаться в их конспектах. Для проверяющих из отдела Папы-Гестапо. На это уходит минут десять – пятнадцать. Все остальное время я рассказываю им про то, что они должны были узнать на уроках истории и географии. Но они после своих десятилеток ни черта не знают!
Я рассказываю им про Средиземное море, куда мы пойдем, про Великое море заката, как назвали его древние греки, про пиратов и путешественников, про подводных археологов, которые нашли на древнем затонувшем корабле близ турецкого города Каш золотую печать Нефертити, про ее мужа фараона Эхнатона, властителя Верхнего и Нижнего Египта, про Сент-Экзюпери, чей самолет покоится на дне все того же Великого моря заката…
Дневальные дважды сообщали мне, что Косырев трется у дверей Ленкомнаты, подслушивая мои речи.
Заложил, гад, «пропаганец»!
6.
Синее море в белых снегах. Желтые казармы. Черные подлодки. Таков мой новый вид из нового окна. Я перебрался из «Золотой вши» в нормальную коммуналку. Сюда хоть иногда подают тепло. Мой дом прост и незатейлив, как если бы его нарисовал пятилетний мальчик: розовый прямоугольник с четырьмя окнами – два вверху, два низу. Над крышей – труба. Из трубы – дым. Все.
Комнатка еще проще: в одно окно без занавесок. Покупать занавески некогда, да и не хочется. Вид на заснеженные сопки расширяет комнатушку, а главное, дает глазам размяться после лодочной тесноты, в которой ты поневоле близорук: все под носом, и ни один предмет не отстоит от тебя дальше трех шагов…
Большую комнату занимает мичман, завскладом автономного пайка Юра по кличке Начшпрот. Его двадцатилетняя, снова беременная жена Наташа счастлива: муж что ни вечер – «море на замок», и домой.
В коридоре вместо звонка приспособлен лодочный ревун, притащенный Юрой с базы. Между ударником и чашкой проложен кусок газеты, но всякий раз ревунная трель подбрасывает меня на койке. В средней комнате живет дед, бывший священник, некогда настоятель северодарского храма, где теперь гидрометеослужба. Церковь Николы Морского закрыли еще в 1920-х годах, и с тех пор отец Севериан на северах, рубил дома для подводников, строил ряжевые причалы для лодок. Собственно, у него я и снимал комнатенку, в которой стояла когда-то ванна…