– Ишь какой, – качая головой, продолжала рассматривать его старуха, – пустить его. Может, и пущу.
– Я… я заплачу! – решился Солипатрос на свой последний аргумент.
– Мм, – покачала головой та, – это уж точно, не сумлевайся.
После некоторого раздумья, когда Солипатрос уже почти отчаялся получить ночлег, старуха махнула ему рукой, впуская в хижину:
– Ну что ж, милок, сам пришёл – сам своё горе принёс. Теперя – не взыщи.
Солипатрос ничего не понял из этих слов. Ему было важно, что он в тепле и не на открытой местности. Он увидел огромную печь, занимавшую почти всё пространство небольшой комнаты, и тут же прижался всем дрожащим телом к теплу, почти повизгивая от истомы.
Старуха закрыла дверь, насмешливо посмотрела на Солипатроса и села к огню – небольшой лучине, горящей в углу. И фавн наконец-то смог рассмотреть её.
Она была стара. Седые редкие волосы были не прибраны. Длинный крючковатый нос нависал над тонкими синюшными губами. Глаза выцвели давным-давно. И какого они были цвета, сейчас, уже бы не определил никто.
– Ну что, обогрелся? – с нескрываемым сарказмом в голосе спросила она. – Небось щас поесть просить будешь, а?
– Н-н-неплохо бы, – с готовностью согласился Солипатрос. – Поесть-то.
– Поесть-то – оно всегда неплохо, – хихикнула старуха. – Никто ещё не отказывался.
Меж тем в комнату вошёл огромный чёрный кот.
– Смотри, Моня, – сказала старуха, обращаясь к коту, – кого под вечер занесло.
Кот мельком посмотрел на Солипатроса и безразлично фыркнул.
– Да вот и я про то же, – махнула ему старуха.
Солипатрос, который уже более-менее согрелся и даже успокоился, вспомнил, что он из цивилизованного мира, и решил не обращать внимания на причуды старухи. Важно, что он переночует в тепле, а там видно будет. А местные… Да что с них взять? Тёмные да неграмотные. А он-то – птица другого полёта, с самим Гвидонием дела водит.
Плечи у него приподнялись, да и сам он приосанился, вспомнив о том, кто он есть.
– Ну что, горемычный, – кивнула ему старуха, указывая на скамейку, – садись, щас вечерять будем.
Сама тем временем, вооружившись ухватом, сунулась в печь и вытащила чугунный горшок, накрытый крышкой. Запахло едой.
В животе у Солипатроса жалобно заурчало. Он судорожно сглотнул слюну.
В горшке оказалась каша. Старуха достала тарелку и положила ему хорошую порцию. И такой она показалась Солипатросу вкусной, что он решил – жизнь снова повернулась к нему приятной стороной.