Мое пояснение, понятно, упрощенное. Но если взять его как модель, становится понятно, почему так легко припоминаются одни вещи (им соответствуют незашлакованные, активные части тела), но совсем забылись другие (соответственно, затвердевшие, обесчувствленные участки). Онемевшая часть системы, точно так же, как и неразвитый мускул, не слушается.
4
Подумал-подумал я, да и разрешил ученым быть правыми. В самом деле, пускай будут синапсы, пусть звучат нейронные ансамбли, я готов поверить даже в РНК.
Я понял простую вещь – наша с наукой драма в том, что мы пребываем по разные стороны презерватива. Они подходят к этому извне. Распиливают кому-нибудь кумпол, вставляют туда термометр, меряют, взвешивают – исследуют, одним словом. Я же, наоборот, разглядываю всю систему изнутри, со всеми последствиями, а именно: упрощением, усложнением, подтасовыванием, перекручиванием, очковтирательством и прочими недостатками, присущими человеку с нераспиленной башкой.
Уверен: нам с наукой было бы о чем поболтать, если бы мы заинтересовались друг другом. Взаимовыгодное сотрудничество. Благодаря науке я мог бы открыть в себе то, что обычно спрятано от глаз – точно так же, как с помощью зеркальца можно узреть дырку в заднице.
5
В одной книжке я вычитал историю про почтенного мужа, профессора лингвистики из какого-то московского института. Подозреваю, у профессора тоже были перспективы заиметь феноменальную память. Но на беду – с ним случился перекос. Специфические расстройства психики – боюсь, они мне тоже могут угрожать, если не соблюдать техники безопасности. У профессора, вдобавок к прочему, развилась еще и болезнь Альцгеймера, однако она была только фоном.
Основной проблемой стал своего рода распад восприятия. Например, ему казалось, что перчатка – это не целостный предмет, а грандиозное нагромождение различных структур и качеств: волокон, отверстий, плоскостей, параболических контуров, векторов натяжения, тепла и покалывания. Чем дальше, тем больше измельчение. Порой у него наступало прояснение, и он снова воспринимал предметы цельными. Зато когда болезнь одолевала, профессор не мог выполнять элементарных вещей. Можно только догадываться, в каком жутком пространстве болтался этот бедолага: наедине с неопознанным, холодным и бесчеловечным Чем-то. Приходилось все начинать с чистой страницы, без учителей, рассчитывая исключительно на собственные силы и ведя отсчет от некоей точки в себе.