Агнесс переносила тяготы пути стоически. Она устроила в нашем
утлом жилище подобие уюта: варила чай на маленькой чугунной печке,
которую раздобыл Жиган, читала мне вслух или просто сидела рядом,
молча давая понять, что она здесь, со мной. Иногда на станциях она
помогала сестрам милосердия — подавала бинты, поила раненых водой,
и делала это с такой естественной грацией и состраданием, что даже
самые загрубевшие солдаты смотрели на нее с благодарностью.
Жиган же был в своей стихии. Он метался по перронам, исчезал в
толпе, возвращаясь с добычей — то связкой сушеной рыбы, то мешком
угля, то банкой сгущенного молока. Умудрялся доставать сведения о
продвижении нашего эшелона, «ускорял» сцепку вагонов после стоянок,
находил общий язык и с железнодорожниками, и с военными
комендантами, и с местными китайскими торговцами. Как ему это
удавалось — оставалось загадкой, но без его энергии и пронырливости
наше путешествие затянулось бы на недели.
Наконец, на исходе пятого дня пути, вдали показались массивные,
зубчатые стены древнего города. Въезжали мы медленно, состав долго
маневрировал на забитых путях сортировочной станции и вот наконец
паровоз издал финальный свист.
***
Мукден. Говорят, самый старый город в мире. Кто-то называл даже
возраст семь тысяч лет. Надо бы поспрашивать старожилов, они точно
помнят те времена. Сердце Маньчжурии, бывшая столица империи Цин, а
теперь — главная база русской армии и арена для грядущей решающей
битвы. Огромный, раскинувшийся на многие версты город, обнесенный
толстенной каменной стеной с высокими сторожевыми башнями. За ней
виднелись изогнутые крыши храмов и дворцов, теснились бесчисленные
фанзы старого китайского города. А вокруг — целый новый мир,
построенный русскими. Широкие, хоть и немощеные улицы Нового
города, административные здания из красного кирпича, казармы,
бескрайние ряды складов и пакгаузов, военные лагеря, раскинувшиеся
на многие мили вокруг.
Станция Мукден-Главный представляла собой бурлящий котел. Здание
вокзала — длинное и приземистое, больше напоминало лабаз
какого-нибудь купца второй гильдии. Зато вокруг бурлило
человеческое море. Солдаты, офицеры, чиновники, китайские кули,
торговцы, редкие европейские женщины, сестры милосердия, военные
врачи — все смешалось в одну шумную, многоязыкую толпу. Пахло
угольным дымом, лошадьми, порохом, какой-то кислой китайской едой.
Город жил лихорадочной, напряженной жизнью в ожидании большой
крови.