«Господин Шульц, уточните, пожалуйста, вопрос», - сказала
Эмма.
«Не занудствуй, - потребовал я, - просто скажи: проверим».
«Конечно, господин Шульц. Проверим».
Я прошёл к приоткрытой двери,
заглянул в актовый зал. Почувствовал всё тот же запах хлорки,
который недавно унюхал и в школьном гардеробе. Но уловил и едва
ощутимый запашок табачного дыма. Свет в актовый зал проникал из
припорошенных снегом окон. Его было достаточно для того, чтобы я
убедился: память меня не подвела (хоть я и входил в актовый зал
этой кировозаводской школы лишь однажды). Мой взгляд упёрся в
обитые потёртой тканью спинки соединённых в длинные ряды кресел. Я
поднял глаза – увидел сцену: тесную, но всё же пробудившую во мне
детские воспоминания. Сердце в моей груди забилось чаще.
Я шагнул в зал. Посмотрел на
висевшую над сценой красную растяжку. Прочёл на ней: «Да
здравствует великое, непобедимое знамя Маркса-Энгельса-Ленина! Да
здравствует Ленинизм!»
«Эмма, примерно на такой сцене я
впервые выступил перед публикой, - сказал я. – Только случилось это
в Москве. Мне тогда было семь лет. Я спел песню «Весёлый ветер»:
музыка Дунаевского, слова Лебедева-Кумача. До сих пор помню, как
мне рукоплескал зал. Люди вставали со своих мест и хлопали в
ладоши. Смотрели мне в лицо, улыбались. Незабываемые впечатления.
Приятные. Что интересно: я почти не волновался на том выступлении.
Я вообще на концертах не волновался. Впрочем, я тебе об этом уже
говорил. Я радовался, что пел, и что меня слушали. Волнение впервые
появилось уже на том концерте, когда у меня сломался
голос».
Я прошёл между рядами кресел.
Рассматривал висевшие на стенах портреты Карла Маркса, Фридриха
Энгельса и Владимира Ленина. Заметил очертания ещё одного портрета
на стене: он явно провисел там не один год, но сейчас его место
отмечал лишь светлый прямоугольник не выгоревшей на свету краски. Я
поднялся по ступеням (ступени реагировали на мои шаги тихим
скрипом). Ступил на доски сцены. Невольно обернулся и взглянул с
возвышения на пустовавшие сейчас кресла зрительного зала. Вздохнул
и подошёл к пианино, прижатому к стене в левой части сцены. Поднял
клап (клавиатурную крышку).
Одну за другой нажал клавиши
четвёртой октавы. Прислушался к звучанию нот. Поморщил
нос.
«Ужасное звучание, - мысленно сказал
я. – Этот инструмент просто умоляет о настройке».