В начале 1981-го года знакомый музыкант привёл ко мне своего
приятеля – известного некогда на всю страну (но уже давно не
мелькавшего на сценах и по телевизору) артиста. Они попросили,
чтобы я поработал переводчиком: перевёл на английский язык мемуары
артиста, которые отказались опубликовать в СССР. Делалось всё это в
«страшной тайне», словно мы замышляли революцию. За перевод мне
пообещали заплатить хорошие деньги – в те времена я перебивался с
копейки на копейку. С переводом я справился быстро. За четверть от
того же гонорара перевёл книгу ещё и на немецкий язык. От перевода
на французский язык бывшая звезда советской эстрады отказался. Я
получил деньги, отдал переводы и забыл о них… на время.
Но мне об этих переводах напомнили в начале 1987 года. Всё тот
же приятель привёл ко мне новых клиентов. Как оказалось,
переведённые мною книги «прогремели» на Западе. Этот успех заметили
в СССР. Сбежавшая вслед за своими книгами в США «советская звезда»
поделился со «знакомыми» координатами автора переводов. Благо,
случилось это уже после старта в СССР политики «демократии» и
«гласности». С того года я всё реже настраивал музыкальные
инструменты и музицировал в составе никому не интересных
музыкальных коллективов. Всё больше занимался переводами. Сперва
переводил на иностранные языки. А после того, как иностранная
литература массово хлынула на российский рынок – уже и на
русский.
В начале девяностых годов я переводил романы иностранцев с той
скоростью, с какой их зачитывала вслух моя жена (она читала не так
быстро, как я печатал на пишущей машинке или на клавиатуре). На
книжных развалах бывшего СССР продавались сотни наименований книг,
переводчиком которых был указан я (один из моих полутора десятков
псевдонимов). А в книжных магазинах Европы и США продавались
мемуары бывших советских политиков, бывших партийных и
комсомольских работников, бывших советских деятелей культуры –
переводчиком которых значился Василий Пиняев. Я подумывал даже
написать собственную книгу (о своём детстве, о музыке и о пении),
но не находил для этого свободного времени.
17 сентября 1994 года в Москве убили моих детей. Оба моих
мальчика умерли в один день. Машину, в которую они сели,
расстреляли из автомата прямо во дворе дома, где они снимали
квартиру. Я хорошо запомнил тот момент, когда увидел их
изрешечённые пулями тела во время опознания. Но почти не помню, как
готовился тогда к похоронам. В милиции моему горю не
посочувствовали – следователь мне заявил, что будет только рад,
если «все эти бандюки поубивают друг друга». В начале девяностых
годов я окунулся в океан переводов, почти не следил за жизнью своих
детей, которые мне казались взрослыми и самостоятельными. То
обстоятельство, что мои сыновья состояли в одной из московских ОПГ,
стало для меня неожиданностью.