— Я пить хочу.
У любой мамы в сумке обязательно должен быть минимальный набор выживания. Я быстро научилась таскать с собой все необходимое, чтобы потом не бегать с горящей пятой точкой по улицам в поисках.
— Аккуратнее только.
Но, как говорится, аккуратность — не наш конек. Дилька улыбается, заливая себе подбородок и футболку водой, а я спасаю планшет из этой плавательной операции. Новый же совсем, я только в прошлом месяце расщедрилась на модель получше.
— Здесь остановите, пожалуйста, — прощу таксиста высадить нас чуть раньше.
Диля уже извелась вся в этом детском кресле, еще немного, и истерики будет невозможно избежать.
— Я бы хотела жить здесь, — оглядывается по сторонам ребенок. — Красиво.
Да, здесь я с дочерью согласна. Только мне, чтобы заработать даже на самый дешевенький домик в таком месте, придется три жизни отпахать без выходных. А потом понять, что этого недостаточно, и продать душу дьяволу. Все-таки элитный жилой поселок, недавно отстроенный, с личным штатом охраны.
— А наша квартира тебе уже не нравится, бесенок?
— Нравится. Только папы не хватает.
У меня сердце сжимается.
Диля в последнее время часто стала поднимать эту тему. Нет-нет, а зациклится. Папа то, папа это. У меня язык не поворачивается придумать, что он космонавт. Не хочу обманывать собственного ребенка.
— Давай ручку, — протягиваю свою немного взмокшую ладонь. — Какие киндеры ты хочешь? Для девочек?
Куплю ей целую коробку. Может, хоть они компенсируют наличие всего одного родителя.
— С животными.
Мы с Дилей останавливаемся возле нужных ворот, я набираю заказчику. Вызов проходит, по ту сторону громыхает какой-то рок во время гудков, но ответа нет. Странно.
Толкаю дверь осторожно, и она поддается. Осматриваюсь бегло, усаживаю Дилю на садовые качели и прошу ее оставаться здесь. Ребенок она у меня послушный, с мамой спорить не привыкла.
— Добрый день? — крадусь в дом. — Мы с вами договаривались, я звонила…
— Здравствуй, Вика.
Этот голос я не слышала уже очень давно. Глубокий, бархатистый, с характерной мужской хрипотцой.
Я медленно, на негнущихся ногах разворачиваюсь и цокаю каблуками в сторону выхода.
Не могу.
Не хочу.
Я не обязана.
— Вик, стой.
Меня перехватывают за руку. Вокруг запястья оборачиваются пальцы со слегка шероховатыми подушечками. Обжигает так, что при чуть меньшей концентрации я могла бы взвыть от боли.