Усевшись, Айк принялся рассеянно грызть большой палец у ногтя — дурацкая привычка, от которой он много лет не мог избавиться. В задумчивости или когда ему было не по себе рука сама тянулась ко рту.
Почему события трехлетней давности вдруг начали возвращаться в снах? И почему именно этот момент их с Эйвором неудавшегося побега — ведь тогда все закончилось благополучно? Если бы ему снились кошмары о том, как Эйвор заболел и он, Айк, сходя с ума от горя и чувства вины, был вынужден вернуться с ним домой — это было бы понятно. А так...
— Варенье будешь? — Голос сестры прозвучал над ухом неожиданно громко, и Айк вздрогнул.
— Да, спасибо.
Лурдес поставила перед ним миску с кашей, распахнула окно и крикнула:
— Мэй!
Пару минут спустя хлопнула входная дверь, и в кухню вошла Мэйди с арбалетом на плече. Осторожно пристроила громоздкое оружие в углу и взяла свою миску.
Стрелять из арбалета худо-бедно умели все члены семьи Райни, но только Мэйди увлеклась этим всерьез. Хозяйство было немаленькое, работы полно, но она обязательно находила хоть десять минут в день, чтобы пострелять по самодельным мишеням. Айк не совсем понимал, зачем ей это, ведь никто из них никогда не охотился. Но не слишком забивал себе голову — были проблемы и поважнее.
Тишина во время завтрака нарушалась лишь щебетанием Лу, которая была просто не способна подолгу молчать, а во внимательном слушателе не нуждалась. Эйвор вяло ковырял еду, Мэйди, глядя в стол, наворачивала за обе щеки. Ела она так же, как работала — молча и неутомимо. Глядя на нее, Айк всегда думал — вот уж кто пошел в отца. Характером, конечно, так-то они с Лу были близнецами.
Айк запивал кашу ягодной водой и рассеянно слушал пересказ любовного романа, пленившего воображение сестры. Затем она начала обстоятельно перечислять дела на сегодня: выгнать коз на выпас в лесной загон, почистить хлев, собрать яйца и покормить кур, прополоть три грядки, приготовить обед…
Айк понимал, что Лурдес говорит это не в укор ему — мол, вот сколько дел, а ты уходишь. Ей просто нравилось ощущать себя домовитой хозяйкой. Однако совесть его уколола — привычно и тем не менее болезненно.
Ничего не поделаешь, надо поскорее вернуться в город — уже рассвело, а идти часа два быстрым шагом. Он и так задержался.
Торопливо натягивая в передней сапоги, Айк в который раз поразился двойственности своих чувств.