— Я хочу посмотреть белочек… — объявляет дочь, требовательно дергая бабушку за юбку.
— Сейчас маму проводим и пойдем смотреть белочек…
— Мамочка, ты опять уезжаешь? — Поднимает на меня еще секунду назад веселое лицо.
Теперь на нем печаль, и я вздыхаю.
— Мы же с тобой об этом сегодня говорили. — Поправляю ее панамку. — Сегодня вторник, помнишь?
— Да… — Ковыряет пальчиком застежку на сумке своей бабушки.
Сердце обливается кровью, когда она так делает. Грустит и дует губки, заставляя меня не хотеть ничего, кроме того, чтобы остаться с ней и обниматься.
Уже несколько месяцев я приучаю ее к тому, что по вторникам у меня дела. Железобетонно по вторникам мы встречаемся с Егором. Это тот день недели, который я ему обещала. Который мы оба стараемся «не пропускать». В другие дни недели его могут сорвать на какую-нибудь встречу, или я могу оказаться слишком уставшей. Вторник. Это удобно нам обоим.
Я роюсь в сумке, ищу свой звонящий телефон и отвечаю, отвернувшись к жужжащему проспекту.
— Алло… — говорю в трубку.
— Я на месте, — сообщает Рязанцев.
— Хорошо, — отвечаю и запинаюсь.
За оградой парковых ворот синим всполохом на фоне заходящего солнца возникает синий «БМВ» с тонированными стеклами, от вида которого у меня внутри на секунду подбрасывает все органы.
Эта вспышка паники проходит так же быстро, как и появилась, оставляя меня с колючими мурашками вдоль позвоночника и частичной потерей слуха.
Дура.
Это не машина Градского. Просто очень похожа. Когда-то у него была такая же. Почти точь-в-точь, по крайней мере, по цвету. Такой ни с чем не спутаешь. Я просто ненормальная, разумеется, той машины у него уже давно нет.
Жду, пока успокоится разогнавшийся пульс, ища взглядом дочь.
С появлением в городе Влада я обращаю внимание на вещи, до которых мне много лет не было дела. Старые раны начали вскрываться и кровоточить против моей воли, но мне уже не больно, только дискомфортно! Я хочу в это верить, и не врать себе, особенно по чертовым вторникам.
Софи опять взялась за самокат и чертит на нем вокруг нас с мамой круги, под тихое причитание той об осторожности.
Смех дочери залечивает любые мои душевные рубцы, он заразительный и живой. Настоящий.
Словно через вату слышу голос Егора в динамике.
— Арина? — зовет он, кажется, уже не в первый раз. — Ты где? Черт.