Встала, распахнула окно, вдохнула холодный воздух. Долго смотрела вниз, представляя, как летит мимо балконов и окон, шлепается кулем на жесткий асфальт. Интересно, что чувствует человек, пока летит, успевает ли он что-то почувствовать? Страх, ужас невозможности отменить, остановить падение? А боль, боль после удара? Как долго он её чувствует? Сколько времени длится страдание до блаженного мига облегчения, свободы, смерти?
Замерзла. Закрыла окно и пошла на кухню, включила чайник. Дернула ящик стола, потянулась за чайной ложкой, увидела «мясной» нож. Приложила острое лезвие к узкому запястью, представляя, как полоснёт, но поняв, что узкая косточка, идущая от сгиба кисти, мешает добраться до вены, переместила блестящую сталь выше. Придется с силой надавить и вжикнуть, перерезать сразу. А если не сразу, станет больно и бросишь. Все ненадежно, даже таблетки. Надо точно знать, какие и сколько выпить, чтобы уснуть и не проснуться, не вырвало. Главное, чтобы никто не помешал.
Ну, помешать особо некому. Одна одинешенька. Настя хмыкнула. Целый день сегодня цитатки из неё так и сыпались. Мальчика испугала. Ах, Аполлон, ах, Аполлон! Ну, вот опять. Что ж ты такой нервный, ранимый? Артистическая тонкая натура. Натура – дура. Похоже, на раздвоение личности. Слово за слово, хреном по столу. Все. Придется выпить снотворное и утром с дурной головой идти на репетицию. А какие варианты? Выключила чайник, запила таблетку противной теплой водой из кувшина и отправилась ждать сон.
Настя боялась бессонницы. Был дело – не спала месяцок. Мука начиналась на вечерней заре. Выражение красивое, состояние дерьмовое. Вид заходящего солнца и ранних сумерек за окном неизменно вызывали чудовищное, отвратительное ощущение под ложечкой. Будто огромный солитёр впивался и сосал, вытягивал жизнь. Гнетущая тоска накрывала разом и мучила до часа Быка, сменяясь тревогой, смятением, терзающим жертву до рассвета.
С первыми солнечными лучами появлялась немотивированная бодрость выспавшегося человека. После недели без сна достигла нирваны. Балетная выучка сделала Настину походку легкой, скользящей, но тут она словила ощущение, что тело плавно приподнимается над землей и того гляди воспарит. Левитации не случилось, но телесная легкость, «летучесть», осталась. Через месяц сдалась отцовскому другу, Ивану Ильичу. Опытный психиатр успокоил, что она пока не свихнулась, просто переутомилась, выписал элениум и отправил восвояси. Сон постепенно наладился. Но страх бессонницы остался.