— Готов?
Я хмуро кивнул.
Идея тана Альнбара мне откровенно не
понравилась, но другого выхода я за все время пребывания в чужом
сне так и не нашел.
Лэн Горус вместо ответа вытянул руку
и, как когда-то Лимо, легонько толкнул меня пальцем в грудь. Однако
при этом появилось ощущение, словно меня лошадь копытом ударила.
Причем хорошо так лягнула, от души. После чего меня буквально
вышвырнуло то ли из сна, то ли из транса, и я в мгновение ока
вернулся в тот самый сон и в тот самый миг, из которого недавно
ушел.
Причем я даже стоял в той же позе, в
которой застала меня встреча с предками — набычившимся, в боевой
стойке и с зажатым в правой руке стило.
— Сме-э-эрть! — тут же взревела и
взвыла на все лады мчащаяся в мою сторону толпа разномастных
монстров.
Я непроизвольно поморщился.
От моих друзей, да и от других людей,
там мало что осталось. Перекошенные звериные хари вместо лиц,
костистые лапы вместо рук, вытаращенные и безумно горящие глаза,
острые клыки, капающая с них слюна… одним словом, мерзкое
зрелище.
Однако именно оно, пожалуй,
окончательно убедило меня в том, что предложенный таном Расхэ
способ не только единственно возможный, но и вполне приемлемый
лично для меня. Подыхать в муках, заживо раздираемым на части
иллюзорными монстрами, мне отчаянно не хотелось. Тем более зная,
что смерть от их когтей будет окончательной и во сне, и наяву.
Именно поэтому я, не дожидаясь, пока
они до меня доберутся, быстро вскинул руку с зажатым в ней стило,
но не метнул ни в кого, не кинулся в самоубийственную атаку, а
вместо этого выпрямился и прижал остро отточенное острие к левой
стороне груди.
— Сон есть сон, — сказал недавно тан
Расхэ. — И у него, независимо от поставленной задачи, есть свои
нерушимые законы. Индивидуальный или общий, поверхностный или
глубокий… будучи обособленным явлением, любой, даже очень сложный
сон сам по себе достаточно хрупок. А сон-ловушка к тому же
обязательно имеет привязку к тому, для кого он создавался. Ты
знаешь, что такое привязка?
— Конечно, — кивнул я, напряженно
размышляя, к чему именно подводит меня тан.
— Значит, тогда ты должен понимать и
то, что любую привязку можно разрушить.
— Чтобы это сделать, ее сначала нужно
увидеть. Ну или хотя бы ощутить.
— Нет. Во сне-ловушке привязка всегда
одна. Такой сон строится для одной конкретной жертвы, он всегда
индивидуален. А его единственной слабостью является то, что он
непременно разрушается со смертью жертвы. Просто потому, что это —
та единственная задача, ради которой он создавался.