Дядька Готлиб дал понюхать Проглоту ложку.
— Ищи, Проглот! Ищи!
Пес понюхал, кивнул, подбежал к пленным, обнюхал их, потом
потрусил в сторону леса.
— И что, найдет? — спросил я.
— Проглот-то? Найдет! — заверил дядька. — У него феноменальный
нюх!
В общем-то трофеев в лагере было немного. Какое-то тряпье в
рваном мешке, куль с зерном, медная посуда не лучшего качества. И
целая гора глиняных горшков, сваленных в кучу. Не иначе, как банда
ограбила гончара.
Минут через пять из лесу донесся громкий лай.
— Готово, — обрадовался дядька. — Господин Боб, можно вас
побеспокоить? Дольф, ты тоже с нами. Кнут, остаешься здесь за
старшего.
Мы быстро пошли в сторону, откуда раздавался лай. Проглот стоял
под ветвями старого дуба и лаял, глядя куда-то вверх.
— Там он! Точно там! — радостно заявил дядька и крикнул. — А ну
слазь, Сиплый! Слезай сам, а то хуже будет! Вот я тебя с
арбалета!
В ответ из кроны раздались ругательства. Совершенно непечатные и
очень обидные для одноногого и одноглазого. Но дядька, казалось,
пропустил оскорбления мимо ушей и пригрозил:
— Со мной тут Дольф лесоруб и господин Меткий Боб. Дольф сейчас
это дерево срубит, а Боб сам знаешь, что с тобой сделает. Но вот
господин барон согласился сохранить тебе жизнь. Сдавайся давай!
В кроне затихло. Видимо, обдумывалось предложение.
— Хорошо. Но пусть барон само пообещает. Слово благородного
даст!
Дядька посмотрел на меня и закивал.
— Даю слово! — крикнул я в сторону кроны.
— Не-е… Пусть правильно скажет, — потребовал Сиплый.
Я посмотрел на дядьку.
— «Я, барон де Баран даю благородное слово сохранить разбойнику
Сиплому жизнь», — подсказал Готлиб.
Я повторил клятву. Сверху зашуршало, сначала на траву упал мой
кинжал, потом лук. За ними спрыгнул уже знакомый Сиплый. Дядька
подошел в нему вплотную, оперся на костыль и с видимым
удовольствием врезал ему кулаком в ухо.
А что… Насчет запрета мордобития я ничего такого Сиплому не
обещал.
Сиплого привели в лагерь и привязали к березе. Обыск ничего не
дал. Ни монет, ни золотого поросенка при нем не было.
— Не видел я никакого золота! — кричал Сиплый. — Стихиями
клянусь — не видел!
От такой наглости Дырь и Лодд, на глазах которых (и даже при
участии которых) происходил грабеж, даже потеряли дар речи. Но
Сиплый на малом решил не останавливаться, заявил, что в глаза
братьев не видел, и даже попытался в них плюнуть.