— Нет, —
сконфуженно пробормотал я, — я просто здесь стоял...
— Молчать!
— не дав мне договорить, рявкнул унтер-офицер, подходя к нашим
розвальням вслед за солдатом и окидывая меня суровым, внимательным
взглядом. — Не сметь укрывать беглых! Ты теперь за него и пойдешь.
У нас счет должон сходиться! Давай не балуй мне!
Попробуешь бежать, тут же палками забьем
да закуем. Петров, веди его в строй!
Высокий,
худой солдат в перевязанной шлыком бескозырной фуражке крепко
ухватил меня под руку.
— Что вы!
Куда? Да я ж не вор! Хрестьянин я тутошний! — попробовал
отболтаться я от страшной участи, чувствуя, как сердце холодеет от
внезапного страха.
Но не успел
опомниться, как подоспевшие служивые скрутили, связав руки кожаным
ремешком. Я пытался кричать, но все было тщетно: солдаты лишь
смеялись.
Очередная
попытка вырваться окончилась ничем, так еще и по морде
прилетело.
— В Сибири
разберешься, — холодно бросил один из них, толкая меня в
спину.
В отчаянии
яоглянулся на отца, но тот стоял
потупившись, не смея противоречить вооруженным людям, настроенным
решительно и зло. Тут вдруг я заметил офицера, ехавшего сбоку от
строя каторжных на каурой лошади. Поверх мундира его была натянута
добрая, подбитая мехом шинель.
—
Помилуйте, господин охфицер! Я ж не каторжник, это ошибка! —
понимая, что это последняя надежда, взмолился, но тот, едва бросив
на меня взгляд, тотчас отвернул на другую сторону дороги, и надежда
угасла, уступив место всепоглощающему ужасу.
— Да ты
долго тут будешь вертеться, прохвост? — раздался над ухом злобный
рык унтера. — Ну-ка, Петров, врежь ему промеж глаз.
Обломай-ка ему рога-то!
Я попытался вывернуться и рвануть в
сторону леса, но страшный удар приклада
обрушился на голову. Искры тут же посыпались из глаз, дыхание
сперло, свет померк в глазах.
***
— Ну што, оклемалси? — прямо над ухом
раздался какой-то старческий, надтреснутый голос.
Я попытался пошевелиться. Голова
буквально раскалывалась: лоб горел, будто от сильного удара, перед
глазами прыгали веселые разноцветные чертики, затылок отдавал
глухой, ломящей болью.
Вот черт…
— Да куда ты, голубь, рвесси? Лежи,
покамест начальство дозволяет, а то набегаешси ишшо! — В голосе
склонившегося надо мною человека послышалась насмешка. Одновременно
до меня донесся запах чеснока и прелой овчины. Точно так пахли
размокшие казенные полушубки стрелков нашего мотострелкового
батальона, когда в ноябре девяносто четвертого мы стояли в
пригородах Грозного…