Ответ не
заставил себя ждать: на повороте дороги из-за заснеженных елей
вдруг показалась длинная серая колонна устало бредущих по
обледенелому, укатанному санями тракту людей. Мерный звон тяжелых
железных цепей не оставлял сомнений: это была партия
каторжников.
Впереди
ехала верхом пара казаков, за ними по четыре в ряд друг за другом
шли арестанты в блинообразных шапках на бритых головах, с мешками
за плечами, волоча закованные ноги и махая одной свободной рукой, а
другой придерживая мешок за спиной.
Шли они,
звеня кандалами, все в одинаковых серых штанах и халатах с тузами
на спинах. Шаг их, стесненный ножными железами, был неловок и
короток, плечи у всех покорно опущены; когда они приблизились, я с
ужасом увидел, что все скованы одной, шедшей посередине строя
цепью. Вслед за этими столь же покорно брели люди в таких же
одеждах, но без ножных кандалов, лишь скованные кандалами по рукам,
их поток показался мне бесконечным. Каждый шаг арестантов отдавался
глухим стуком железа.
За ними шли
женщины, тоже по порядку, сначала — в казенных серых кафтанах и
косынках, также скованные, потом — другие, в беспорядке шедшие в
своих городских и деревенских одеждах. Некоторые бабы несли грудных
детей за полами серых одежд. С иными шли на своих ногах дети:
мальчики и девочки. Ребята эти, как жеребята в табуне, жались между
арестантками. Мужчины шли молча, только изредка покашливая или
перекидываясь отрывистыми фразами, а среди женщин слышен был
несмолкаемый говор.
Наконец, за
пешими каторжанами шел целый санный поезд. Там везли какие-то
пожитки, кое-где далее лежали солдатские ружья, на некоторых сидели
женщины в таких же серых тюремных халатах с грудными детьми на руках. Конвой из солдат с ружьями на плечах шел по бокам,
их лица были суровы и безучастны.
Я со
страхом смотрел и крестился, ведь знал, что встреча с каторжниками
не к добру. Отойдя к обочине, старался не привлекать внимания, но
судьба, казалось, уже приготовила для него свою ловушку.
— Ты! —
раздался вдруг резкий голос. К нам подошел один из солдат, его
глаза горели злобой. — Ты видел, куда он побежал?
— Кто
побежал-то, служивый? — торопливо спросил отец. — Мы ничего и не
ведаем, идем себе на Макарьевский торг…
— А ты чего
молчишь-то? — Солдат, презрительно отвернувшись от отца, вдруг
обернулся ко мне. — Видал кого?