Плакать я больше не стала. Хватит. И так годовую норму выбрала за сегодня. Вроде как не совсем всё плохо. Ну, не тот сценарий, что я себе придумала, и что? Надо лишь адаптироваться и жить дальше.
На этом вялые мысли закончились, я провалилась в сон и проснулась, потому что кто-то на меня смотрел.
Спросонья я не поняла, где я, кто я, что происходит. Это напоминало фильмы ужасов: темнота, неизвестное пространство, слабое свечение в приоткрытую дверь и что-то ужасно громадное нависает надо мной.
Вот в это большое и страшное я вцепилась. Оно сквозь зубы выругалось.
– Сусанна, это я, – произнесло чудовище в ночи, но я не сразу сообразила, кто это.
– Ты напугал меня! – ударила я Орангутана в грудь. А это был он, собственной персоной. – Да ещё Сусанна! Меня все Шушей зовут!
– Но это же не имя, а прозвище, – схватил он меня огромными ручищами. Наверное, чтобы я больше не брыкалась.
– Я привыкла. Это домашнее. Милое. Не понятно, что ли?
– Понятно, папильонка Шуша.
– Опять эта дурацкая папильонка! – пнула я его по голени. Но ему хоть бы хны – из железа сделан.
– Папильон в переводе с французского – бабочка, – почти примирительно сказал он, и его спокойный голос действовал на меня точно так же – сопротивляться не хотелось. – Это красиво, Сусанна.
– Это я? Бабочка? – прикидывала я на себя радужные крылья и кокетливые усики.
О-о-о! Я тогда не знала его коварных мыслей! Откуда ж мне было знать, что за всем этим кроется? Но в тот момент…
– Маленькая испуганная бабочка, – сказал он низким, чуть хрипловатым голосом, и невольная дрожь прошла по всему моему телу. – Не бойся. Это всего лишь я, Ваня.
– Я и не боюсь, – грелась в тепле, что шло от его большого тела.
– Не хотел тебя напугать. Зашёл посмотреть, как ты. Пойдём, я тебе тапочки купил. Красивые. Кажется.
Ну-ну. Я приободрилась. Молодец. Хорошо поддаётся дрессировке. Не зря ж говорят, что обезьяны умные. Этот тоже вроде ничего. Хоть про ум его у меня имелись большие сомнения.
– А ты что, французский в школе учил? – шла я за ним, припрыгивая, пытаясь не сильно наступать на раненую в неравной борьбе с расколотой вазой ногу. Ладно. Буду справедлива: раненую по моей собственной дурости ногу. Ваза как бы не виновата.
– Нет.
Сама лаконичность. Бесит! Каждое слово клещами из него тащить нужно!
А я ведь любопытная. Мне всё знать хочется. К тому же, так не вовремя, проснулась моя болтливая любознательность.