«Я думал запереть тебя и не выпускать, Лера. Я думал, что так смогу удержать, но понимаю — так мы только отдаляемся. Обещай через неделю позвонить. Всё это время я буду в напряжении…»
Он успел много всего сказать, что заставляет чувствовать вину, прежде чем за мной закрылась дверь.
Моя родная деревня тоже омрачена этим предательством. Наверняка все будут спрашивать про Алину. Как же — лучшая подружка уехала ко мне. Под мою ответственность. И где она теперь, что с ней?
А мне откуда знать?
Но из города назад она едва ли уедет. Хватка у неё есть, а вот сентиментальность не наблюдается.
Игнат сказал, что она встречается со знакомым его отца. Стареющим бизнесменом. Он наверняка тоже женат. От этой мысли подташнивает.
Игнат выставил Алину настолько мерзкой мразью, что у меня появился вопрос — как он мог с ней спать тогда? Это хуже, это гораздо хуже варианта, где он влюблён в любовницу.
Я не понимаю. Такое не понимаю.
Внизу ждала машина. Игнат ни за что не отпустил бы меня трястись на автобусе семь часов. Хотя я люблю автобусы. Но было откровенно плевать — хоть вертолёт, лишь бы подальше. Под конец услышала звон посуды. Он крушил квартиру, у меня разрывалось сердце.
Ломать легко. Ломать не строить.
Что ж, я уже пару дней в деревне. Здесь не получается отдохнуть. Много плачу. Всё напоминает о маме. Я не смогла привезти дом как следует в порядок после её смерти. Была на похоронах и на поминках. Была никакущая. Игнат поддерживал, Алинка тоже — куда же без неё. Она всегда была где-то рядом, сколько себя помню. Ждала всё это время, в какой момент лучше ударить в спину?
Нет, я не буду думать о ней. Игнат мой муж, он убивается, ему плохо, он перечислил триста вариантов того, как это возможно биологически объяснить…. Я люблю его, я давала клятвы. А значит должна хотя бы подумать о нашем браке, а не хлопать дверью бездумно, на эмоциях.
Вот только думать трезво выходит с трудом. После его поведения в больнице и обратного дома, после слов Петра Алексеевича, после ливня из воспоминаний… Я только больше запуталась. И пока еложу на коленках где-то на дне сознания, ослепшая от слёз, сверху давит ещё и боль. Нарастающая, глухая. Эмоции уходят, остаётся что-то настолько глубокое, настолько серьёзное, что мне страшно. Будто ноги оторвали, и я только сейчас это собираюсь осознать.