«Сдается мне, что здесь с нас будут драть добытый тяжкими
разбойными трудами цент за любую мелочь. В номере особо не
рассидишься. Расчет на времяпровождение постояльцев в лаунж-зоне.
Там тебе и бары, и рестораны, и магазинчики, и телефон. И везде
плати!»
Возможно, пропажа часов или общая усталость вызвали у меня
неконтролируемый приступ желчи, выразившийся в следующем уроке,
который я преподал своим спутникам.
— Отправитесь в город на разведку, почаще улыбайтесь, здесь так
принято, – глянул на Джо и тут же поправился, – Ося! Забудь. Тебе
лучше в улыбке не щериться. С планом города разберетесь – тут все
просто, для понаехавших со всех стран мира. Авеню идут с севера на
юг, перпендикуляром к ним – улицы. И все под номерами, чтобы
бестолочи, вроде вас, могли разобраться. Но главное не это. Нам не
нужно стремиться сдать нью-йоркский экзамен – мы тут проездом.
Найдите себе занятие по душе на год-полтора. Но не поддавайтесь
искушению. Сперва вам покажется, что город потрафляет любому, были
бы деньги, невзирая на социальное положение. Опасное заблуждение. У
города есть лишь одна задача – избавить вас от этих денег законным
и незаконным способами. Часики у меня уже увели. То ли еще
будет!
И парни убедились в моей правоте в первые же дни после приезда,
как и в том, что люди в Нью-Йорке похожи на марионеток, а тот, кто
дергает их за веревочки – это деньги и еще раз деньги. Здесь не
собиралась, как в Москве, толпа, чтобы поглазеть на бесплатное
зрелище. Горожанам некогда, они крутились как чертик Адель с
Вербного базара. Если же хотели посмотреть на пожар и оценить
работу пожарных, то отправлялись на Кони-Айленд – там был и такой
аттракцион.
Кони-Айленд! Братья Блюм там, в этом Диснейленде начала
столетия, зависли надолго. Каждый день туда шастали, тем более что
могли найти в нем развлечения на любой вкус. И «русские» горки, и
живого слона, и синематограф.
О, кино их покорило, захватило с головой. Особенно Изю. Он даже
ни разу не заикнулся о посещении еврейского квартала. Как ни
странно, к соотечественникам был совершенно равнодушен. Прожив
долгие годы в зарядьевской многонациональной трущобе, где кого
только ни было – от русских мужиков в лаптях до перса в халате,
Айзек Блюм превратился в отщепенца. Субботе он предпочитал
воскресенье и уважал свиные ребрышки, а также жареную ветчину,
которую в местном общепите традиционно подавали по воскресеньям.
Куда ему с таким-то подходом в объятья сионистов?