И, словно в унисон с этим воем, глаза Кристы закатываются, крик переходит в свист. А потом все стихает.
3. Глава 3
Ронни
Впервые я увидел лей-линии, когда мне было десять. Увидел и никому не сказал. Только ей. С самого своего рождения она была моим талисманом, поэтому я ей верил, как себе. Нет, пожалуй, даже больше, чем себе. И, хоть именно с ее рождения и начались все мои проблемы, она оставалась моей белокурой луной, освещающей путь на мрачном небосклоне одиночества.
Поэтично и ничего не понятно, да. Это все потому, что я оттягиваю, как могу момент, когда начну во всем сознаваться. А ведь во всем нужно покаяться, верно, Господи? Я и сам знаю, что верно.
Итак, раз это так необходимо, слушай. Все, как на духу и с самого начала.
Когда родилась Криста, мне было шесть. Мои родители почему-то много времени проводили с ее родителями. Став старше, я объяснил это тем, что они над чем-то вместе работали. Но, конечно, это только моя придумка, и может быть абсолютной неправдой. Может быть, они были собутыльниками или еще кем, а наивный мозг шестилетки был склонен все идеализировать, старательно вытесняя из долговременной памяти бутылки и побои. Демон его знает, как все было на самом деле! Прости, Господи, что упоминаю врагов Твоих.
И да, я не помню, как назвали Кристу родители. Они успели сказать ее имя всего лишь раз в моем присутствии. А потом мы остались одни на той демоновой улице. Ох, опять. Прошу прощения за все будущие сквернословия сразу, но если Ты есть, то сам знаешь, эту историю без ругательств не рассказать.
На чем я остановился? Ах да. Мы остались одни. Я и держал на руках маленькую девочку, с белыми и на удивление длинными для новорожденной волосами. Она кричала, не переставая. И я совершенно не понимал, что теперь мне с ней делать. Да что там с ней, я не понимал даже, что делать с собой. Чтобы успокоить ее, я начал с ней болтать. Говорил все подряд. Просто называл все предметы, что видел вокруг себя, по очереди.
Я стоял рядом с покосившейся и давно закрытой церковью и одним из предметов, попавшихся мне на глаза, очевидно, оказался крест.
– Смотри, какие ворота, – говорил я. – И крестик! Гляди, какой крестик!
И девочка успокоилась. Замолчала.
– А вон трубы, – продолжал я, и она опять заплакала. – Не нравятся трубы? А крестик?