—
Это всё благодаря тебе, — она не убрала руку, а наоборот, чуть
сжала мои пальцы. — Ты показал мне, что жизнь может быть другой —
настоящей, полной смысла. После всего, что случилось с мамой, с
этими наёмниками… Я поняла, кто действительно важен для
меня.
В
её взгляде появилась непривычная серьёзность. Она слегка
наклонилась вперёд, и теперь нас разделяло всего несколько
сантиметров.
—
Прохор, я хотела сказать, что ты для меня не просто… друг или
союзник, — её голос стал тише, интимнее. — Я думаю, между нами
могло бы быть что-то большее. Мы ведь так хорошо понимаем друг
друга.
Внутри я ощутил лёгкую грусть. Полина
искренне верила в то, что говорила, но я видел в этом лишь
юношескую влюблённость — первое чувство девушки, принявшей знаки
внимания от того, кто прежде занимал моё тело, за нечто более
глубокое. Для такого как я нужна была совсем другая женщина —
зрелая личность с собственными непоколебимыми взглядами и сильным
характером. Кто-то, способный стать не просто спутницей, но и
равным партнёром, понимающим тяжесть власти и
ответственности.
Я
мельком подумал о Василисе — её острый ум, независимый характер,
решительность. Мы хорошо работали вместе, понимали друг друга с
полуслова. Её общество было приятным и полезным, но даже эта
совместимость не пробуждала во мне тех чувств, которые когда-то
испытывал к Хильде. Работать рядом с Василисой — да, но моё сердце
оставалось закрытым, как заброшенный храм, куда не ступала нога
живого уже много лет, не только для Голицыной или Белозёровой, но и
для любой женщины в этом мире. Старые раны затягиваются, но шрамы
остаются навсегда.
—
Полина, — мягко сказал я, не убирая своей руки, — ты замечательная,
и я действительно ценю тебя. Но ты уверена, что правильно
истолковываешь свои чувства?
—
Почему ты так считаешь? — удивилась она.
—
Потому что ты сейчас проходишь через сложный период, — я старался
подбирать слова аккуратно и даже бережно, — разрыв с прежней
жизнью, конфликт с матерью. В такие моменты легко принять
благодарность или восхищение за более глубокое чувство.
—
Ты считаешь, я не понимаю, что чувствую? — она слегка нахмурилась,
но в голосе прозвучала неуверенность.
—
Думаю, что твои чувства искренни, — ответил я, — но они направлены
скорее на образ, который ты создала для себя, чем на реального
меня. Ты сама говорила, что жила в клетке, а я стал первым, с кем у
тебя начала ассоциироваться свобода. Рыцарем из твоих любимых
книжек. А настоящего меня ты совсем не знаешь.