Нет, не убьет. По крайней мере, не сразу. Потому что впервые за много-много лет Теодрик почувствовал себя живым, и секрет этого в этой девке. В ее плоти, в ее аромате, который хочется вдыхать и вдыхать. Подмять ее под себя, трахнуть эту…
— Как твое имя? — спросил он.
— Зачем тебе?
Теодрик и сам не знал ответа на этот вопрос. Ни у одной из волчьих невест до нее он не спрашивал имени. Но никто из них не вызывал в нем такую бурю. Все эти опасные игры с ножами завели его еще сильнее, Теодрик чувствовал себя живым, как чувствовал тепло прижатого к его бедру бедра. Только ни беса он ей в этом признается!
— Знаешь, опасно продолжать называть шлюшкой ту, от движения которой зависит моя жизнь. Так как тебя зовут?
Она поджала губы, сдвинула брови к переносице. Он даже решил, что девка не ответит. Поэтому даже немного удивился короткому:
— Ева.
Теодрик прислушался к ее эмоциям и понял, что девка не лжет. Она действительно Ева.
— Ева, — повторил он, пробуя его на вкус. — Красивое имя для красивой девушки. Если хочешь, можешь называть меня Теодриком.
Она рассмеялась, правда, в этом смехе не было ни капли веселья.
— Мы оба умрем сегодня ночью, зверь. Ты еще дружбу мне предложи!
— Почему бы и нет? — пожал он плечами, а она недоверчиво фыркнула. — Не дружбу, нет, но выбор. Ты опускаешь клинок…
— Нет! — прорычала Ева и надавила на горло лезвием. На этот раз сделала это умышленно, он почти уверен. И сразу выдала себя мелькнувшим на лице отвращением. Нет, красавица, ты не наемница. Не хладнокровная убийца.
— Хорошо, — оскалился Теодрик. — Есть еще выбор. Мы можем поговорить.
— О чем нам разговаривать?!
— Например, о том, как правильно лишить меня жизни. — Он поймал ее взгляд, заставляя смотреть не на струйки крови на своей шее, а в глаза. В глаза тому, кого эта человеческая крошка собиралась прирезать. — Ты никогда этого не делала, Ева. Я прав?
— Я уже убивала, — удивила она его и тут же рассмешила: — Оленей, кроликов, птиц. Все они твари божьи.
Охотница! Вот откуда ей известно, куда бить. А Ева полна сюрпризов.
— Убить оленя не тоже самое, что убить того, кто еще мгновение назад разговаривал с тобой.
В ее мятежном взгляде мелькнуло сомнение. А вот у Теодрика сомнений в том, что она колеблется, не было. Хотела бы его прирезать, сразу бы прирезала. А Ева медлит, собирается с силами, договаривается со своей совестью. Жаждет, чтобы он окончательно разозлился и все сделал сам.