Я закрыла глаза и молилась Владыке, чтобы он меня защитил. Отвел хищников в другую сторону. Разве я многого прошу? Всего лишь жизни!
Возможно, не стоило торговаться с Владыкой, потому что сверху, прямо над моей головой вдруг хрустнула ветка. Я вскинула голову, затаив дыхание, и едва не выругалась, услышав голос:
— Хорошая попытка, Ева. Для людей бы сработало.
Сильные руки ухватили меня за плечи и легко вытащили из моего убежища, будто я ничего не весила. Я едва не зарыдала от обиды на Владыку, когда снова столкнулась лицом к лицу с альфой Теодриком. При свете дня он напомнил мне небесных стражей, такой же красивый и яростный, готовый творить возмездие. Ему только сияющего меча и белых крыльев не хватало. Стоило представить альфу с крыльями, как у меня вырвался хриплый горький смех. А потом я вовсе расхохоталась.
— Тебе смешно? — зарычал он, встряхивая меня, и мой смех оборвался. — Из-за тебя я чуть не убил верного мне вервольфа!
Наши взгляды встретились, и я прочла в них собственный приговор. Даже когда я держала клинок возле его горла, альфа не был настолько злым. Сейчас же гнев будто сочился через его поры, через его руки, втекая в меня. Обжигая этой яростью.
— Чуть? — выдохнула я. Я так боялась смерти и одновременно так ждала, что вот-вот она меня настигнет, что смысл его слов ускользал от меня. А когда у меня получилось собрать мысли в кучу, то я нахмурилась: — Это ты набросился на своего побратима? Зачем?
Теодрик оскалился, и на его лице проступили звериные черты. Я бы отшатнулась, снова бы бежала куда глаза глядят, но он держал меня крепко.
— Вопросы здесь задаю я. Какого беса ты сбежала из лагеря, Ева? — мое имя он не сказал, а выплюнул.
— Шла доложиться генералу! — выкрикнула в ответ. Мне, наверное, жить надоело. А может, надоело это ощущение подвешенности, когда не знаешь, где и как твоя жизнь оборвется.
У людей глаза от гнева темнели: не раз я видела это в кругу семьи или среди деревенских, а вот у Теодрика они, наоборот, посветлели, пока радужка вдруг не стала ярко-желтой, как солнце.
Я поняла, что вот она. Моя смерть.
— Генералу, говоришь? — опасно спокойно переспросил он. — И где же он?
Его ладони сжались на моих предплечьях, да так, что причиняли боль, и мой самоубийственный запал, кажется, испарился. По крайней мере, меня замутило, а в голове снова загудело. Шишка на затылке запульсировала.