Уши у меня так и вспыхнули, и я почувствовала себя самой сварливой, невозможной и противной женой во всём мире. А собиралась становиться идеалом! Образчиком добродетели!
- Ральф! – я даже руками всплеснула, потому что ситуация получилась дурацкая. – Как вы не поймете, что мне не нужны подарки!
Он посмотрел на меня исподлобья, и я поспешила исправиться.
- Вернее, не такие подарки, - я немного сбавила тон и присела на край постели. – Вполне хватило бы вашего доброго слова и… поцелуя, - последнее я сказала как можно небрежнее и даже улыбнулась. – Ведь мужу и жене полагается говорить друг другу что-то приятное и хотя бы изредка целоваться в щёчку. Вы не согласны?
Тёмные глаза маркграфа опасно блеснули, и он спросил сквозь зубы:
- Вам доставляет удовольствие надо мной издеваться? Так, Патриция?
Тут можно было второй раз всплеснуть руками, но у меня уже не было на это сил.
- Господи, да кто над вами издевается? – сказала я. – Гости уехали, и если вам уже лучше, пойду-ка я в свою комнату. Спать.
Я поднялась с кровати, оперевшись на перину, но встать не успела, потому что муж вдруг схватил меня за запястье и резко потянул к себе, так что я не удержалась на ногах. Теперь я лежала грудью на его груди, и наши лица были совсем рядом. Совсем как тогда, в Плакли… Тёмные глаза маркграфа словно горели изнутри, и мне стало и страшно, и радостно от этого огня. Кажется, я то ли вздохнула, то ли всхлипнула, потому что маркграф перевёл взгляд на мои губы. И это было ещё страшнее и ещё радостнее, потому что я сразу представила, как сейчас получу именно ту благодарность, о которой мечтаю. Футляр с ожерельем и кольцо соскользнули на пол, но ни я, ни маркграф не обратили на это внимания.
- Вы думаете, что я деревянный? – спросил он негромко, с плохо скрытой яростью. – Вроде грушевого полена?
Вот зачем было говорить какую-то чепуху в такой момент? Я пожалела, что футляр упал. Как раз можно было треснуть им мужа по деревянной голове.
- Думаю, если вы и полено, то дубовое, - сказала я ему. – Почему бы нам с вами, Ральф…
- Молчите, - ярость маркграфа схлынула так же внезапно, как и возникла.
Я замолчала, потому что муж положил палец мне на губы, и это больше походило на новогоднее колдовство, чем на просьбу не говорить. Прочертив контур моего рта, Ральф Бирнбаум погладил меня по щеке, и это было ещё б