Камил приказал устроить роскошный пир. Праздник – в честь начала
его правления. Работяги носились по дворцу в поисках дров для бань
и кухонных печей, а служанки суетились за готовкой.
Огромный стол накрывали на очищенной от виселиц площади перед
самым дворцом, куда мог прийти любой желающий – жратва не успевала
замёрзнуть, настолько быстро её расхватывали; а по площади пришлось
расставить дружинников, чтобы не допустить беспорядков – тех, кто
пытался набить карманы едой впрок лупили дубинами и хлестали
плетьми. Скоморохи и циркачи прыгали посреди этого балагана в
попытках насмешить народ.
Весть о расточительном празднике посреди войны, да в осаждённом
городе, когда голод и эпидемии могли постучаться в дверь каждого
дома, вызвала среди горожан волнение. По городу разнеслись
тревожные слухи о том, что новый Царь даже не желает маяться над
возведением обороны, что он пытается насладиться хотя бы одним днём
у власти, проведя его в роскоши – настолько Миробоич, видно,
испугался несметных полков князя Цветана, вставших у его стен.
Горожане меньше роптали бы, если б имели уверенность в том, что
всех их не сожгут на кострах заодно с некромантом – ведь они не
убились об полчища его мертвецов, а примкнули к ним.
Отдельный стол, куда более богатый, накрыли во дворце, в тронном
зале, для Камила, его свиты, купцов и громыхающих златом бояр. Вино
там пролилось рекой, а запечённых поросят и гусей разорвали на
части.
Боярам же было спокойней – они богаты, они могли купить даже
святош. Во всяком случае, кто же будет тогда управлять делами
города, если не они? Поэтому бояре пили и жрали в своё
удовольствие.
На пиру присутствовал и могучий богатырь, освобождённый
Миробоичем из темницы. С ним всё никак не доводилось побеседовать,
но теперь Камил решил обратиться к воителю.
-- Кто таков? – поинтересовался он. – И за что был упрятан?
-- Я – Ставр Годинович, -- ответил богатырь. – За ссору с князем
Искро. На таком же пиру, как этот.
-- За что же вы с ним поссорились?
-- Я всего лишь сказал, что моя жена куда красивей его княгини.
За это и был упрятан.
-- Даже свинья красивей его княгини, чего уж говорить о
женщинах! – сказал Камил, и бояре заржали, одобряя государево
остроумие. И сам князь Искро, некогда гордый, неловко хихикнул над
самим собой; только его покрытая угрями княгиня побагровела от
обиды. – А вот краше моей Лизаветы сыскать сложно.