– Ладно, давай поменяю, – недовольно фыркнула сестра Клара, потянув к себе негодные тряпки.
Но я оказалась проворнее. Понимая, что ткань для ежемесячных потребностей придётся слёзно выпрашивать у прижимистой кастелянши, я быстренько скрутила остатки простыней в рулон и спрятала за спину.
– Эй, ты чего? – начала было возмущаться тётка, но я изобразила – долго тренировалась – фирменный змеиный взгляд Барбел и прошипела:
– Компенсация – за то, что обмануть хотела.
Мне показалось или Клара вздрогнула? Осенила себя обережным знаком и легконогой ланью умчалась в складской сумрак. А за спиной хихикнула бабушка.
– Ты ей иллюзию страшную показала, что ли? – спросила я.
– Напротив! Красотой порадовала. Развернула за твоей спиной огромные, почти на всю комнату, призрачные крылья, – невинным голоском ответила княгиня и похлопала ресничками, но через пару секунд её лицо изменилось на пугающую маску, и зловещий рык добавил: – чёрные крылья и по форме, как у мышей летучих.
– Ты дошутишься, назначат меня монахини дежурной ведьмой и сожгут на весенний праздник вместо чучела Мары, – шикнула я на привидение.
– Ой, да ладно… – легкомысленно отмахнулась от моих претензий бабуля и метнулась вслед за кастеляншей, контролировать её действия.
… Когда мат, не без помощи магии, пристроила и закрепила между стеной и матрасом, когда постель была застелена, а комната постепенно начала заполняться смешанным ароматом сухой лаванды из моего сундучка и золотистой соломы от коврика, смастерённого скотницей, я решила развернуть и внимательно рассмотреть выданный мне свёрток одежды, соответствующей монастырскому уставу.
Это кто свистнул? Я или бабушка? Хотя удержаться, конечно, трудно было. Но менять рясу и всё, что к ней полагается, я не пойду. Пусть она даже Табее великовата, а я в любую из тряпочек смогу дважды обернуться — выход, как устроить всё лучшим образом, найду. Во времена, когда лишний кусок ткани лишним не бывает, лучше пусть одежда будет великовата, чем маловата.
Я хотела было уже подумать о том, как экономно перекроить форму, но тут ударил колокол, приглашающий сестёр к вечерней молитве, и я поспешила из кельи.
Зал для общей молитвы был просторным, монахини стояли в нём свободно, не теснясь и не толкаясь. Кажется, тут у каждой было своё облюбованное место. Привычной мне службы, когда священник исполняет положенные действия, а паства вторит его словам, не было. Шёпотом проговаривали сёстры молитвы, каждая свою, и шелест голосов, сливаясь в общий хор, уносился под куполообразный потолок, освещённый последними лучами зимнего солнца.