— Ты там хоть слышишь ли меня? — как будто чуть накопив энергии,
отец снова заговорил требовательным тоном. — Опять весь в своих
мыслях. Мыслитель… В нашей семье один философ — твой брат, а ты. —
отец раздосадовано всплеснул руками.
Я спокойно выдержал взгляд Борисыча. Родитель лишь махнул рукой,
а после опрокинул очередную рюмку водки.
День рождения Ильича не задался. Может, нужно было бревно
потягать на плечах или с броневика призвать к революции? Интересный
был бы перформанс, боюсь, не оценят.
Судя по тяжелому вздоху Борисыча, отец, наконец, сдался.
— Толя, Дмитрий Николаевич — уважаемый человек. Ты ведь должен
был стать его глазами и ушами на кафедре… — едва слышно сказал
он.
— Понимаю, но все решено, отец. И ты не будешь рабом на галерах
у Дмитрия Николаевича. И я не буду ему должен — и не стану руки
целовать, — настаивал я на своем.
— Но он ведь пошел навстречу, по большому блату. Я уже
договорился о благодарности Дмитрию Николаевичу, — перед принятием
на грудь очередной рюмки с водкой, сказал Аркадий Борисович.
— Ничего, югославская стенка, которую ты ему пообещал, вам
нужнее. Обсерится твой уважаемый человек, — отрезал я.
Я думал, что сейчас вспыхнет очередная эскалация «кого мы
вырастили», «откуда нахватался слов-то таких», «мы семья
приличная», но нет — отец устало опустился на стул. Правда мама из
уголка зала посмотрела с укоризной. За возвышенное воспитание:
стихи, почитание женщин… Бунин, Пришвин с цветочками и бабочками, —
все это ответственность мамы. А тут «обсерится»…
Я посмотрел на нашу стенку. Нет, скорее большой сервант, всего
на половину стены, в то время, как югославская будет на всю длину.
Так что было бы не плохо самим поменять мебель. Мама даже не держит
все «достижения» на обзор, то и дело меняет сервизы и хрусталь. Так
что осталось место только для сервиза из тончайшего фарфора с
золотом и серебром. Там под каждой чашкой и блюдцем написано
«Штутгарт 1879». Да, как и многие фронтовики, кое-что, но отец
затрофеил. Будет стенка, все лучшие сервизы и бокалы можно будет
поставить на обозрение.
— А не хочешь сам сообщить Дмитрию Николаевичу, что не согласен
с его предложением? Ты же взрослый и отвечаешь за свои поступки и
решения? — спросил отец.
— Да, я это сделаю. Но не много ли чести для Дмитрия
Николаевича?