«Сочувствую! Вот, чёрт, обложили!» —
искренне подумал Рахматуллин, услышав такое известие. Оглядев
квартиру, он яростно пытался найти хоть один семисвечник или
могиндовид, но вместо этого обнаружил несколько икон и большой
крест в главной комнате. Поймав его взгляд, Мила Израилевна
сообщила писателю, что все они православные, хотя Илья считает себя
атеистом. Затем она минут десять, пока Валерия со старшим братом
зачем-то убежала в его комнату, подробно побеседовала с Леонидом о
его творчестве и планах на будущее. В заключение намекнула, что
если «дети» захотят уединиться, то им никто не будет мешать.
Леонид отказался от идеи «уединиться»
и попросился домой. Валя отнеслась к этому спокойно.
Спустя две недели они вновь
встретились и снова пришли домой к Вале, когда уже никого не было,
даже Ильи. Внезапно Валя раскрылась и начало много говорить, причём
не только о смерти, как обычно, а о самых разных делах. В
частности, рассказывала про свои «похождениях» с Иринкой, истории
из детства или про шалости младшего брата.
Тут Рахматуллин понял, что настало
время «гусарского нападения», и они закрылись в комнате Вали… что
страшно напугало девушку. Лишь спустя 10–15 минут она перестала
прислушиваться и дрожать от волнения, ожидать, вдруг кто-то
вернётся, после чего они в первый раз за всё время знакомства
поцеловались в губы.
Валя не умела целоваться вообще!
Затем «тихая девочка» вдруг странно
посмотрела на друга и практически одними губами спросила:
— Лёня, а ты не хочешь посмотреть,
как я работаю?
— Натурщицей?
— Угу!
— Не знаю… Валь, мне интересно то,
что ты называешь это именно «работой»?
— Да! На мой взгляд, это самая
обычная работа, как и любая другая. И я к ней привыкла…
— Понятно… Кстати давно хотел у тебя
спросить…
— Спрашивай!
Леонид замялся, пытаясь
сконструировать тактичную формулировку… Через пару секунд ему это
удалось.
— Скажи… А вот когда на тебя смотрят
десятки глаз, и ты стоишь обнажённая. Как тебе это удаётся…
переломить себя? Это ведь сложно сделать?
— Нет, это… несложно! — ответила
Валя.— Это даже просто. Я, конечно, сначала думала, что сложно, но
потом мне самой захотелось. Ирочка меня пару раз приглашала
поприсутствовать на академическом рисунке. Там до меня позировали
тётеньки лет под пятьдесят, пару раз были сорокалетние дяденьки в
трусах. Все они были старые, худые, с дряблыми мышцами… Я просто
подумала: а что в этом такого? Они же стоят, все на них смотрят и
не стесняются. А я ведь красивее, чем они. В конце концов, это
просто живопись, искусство. Почему бы мне не стать моделью?
Фотографироваться я бы не согласилась. А для искусства, обучения
молодых художников… Я сама предложила себя Ириночке, а у той как
раз была курсовая. И стала её моделью. Потом, когда она защитила
курсовую работу, причём на «отлично», сам декан факультета Максим
Филиппыч попросил меня поработать непосредственно в худучилище.
Предложил мне почасовой график, причём с оплатой в два раза выше,
чем у тех моделей, которые уже работали у него. Я согласилась. Нет,
ты не думай ничего такого…