Воспоминания нахлынули мутной волной: улыбчивый старичок,
навязчивое гостеприимство, чай, конфеты с мерзкой горчинкой… и
последнее, почти стёршееся осознание – возраст! Управляющий из
моего сна, из воспоминаний детства, был мужчиной средних лет, а не
семидесятилетним дедом.
«Алёша, ты лох!» – снова пронеслось в голове.
Как я мог так глупо попасться? Расслабился, поверил в удачу, в
легкий путь к информации. Купился на образ бодрого пенсионера. А
ведь меня учили быть начеку, не доверять никому. Вот тебе и школа
разведчиков, вот тебе и лучший ученик, коим меня считали последние
месяцы перед этой чертовой операцией.
Тяжелая дверь, обитая чем-то темным, тихо скрипнула, и в комнату
вошел человек. Я моргнул несколько раз, прогоняя мутную пелену,
которая упорно стояла перед глазами.
Ну конечно... Это был тот самый лже-Дельбрук. Однако теперь в
его облике не наблюдалось и следа прежней добродушной веселости.
Улыбка исчезла, сменившись холодной, оценивающей усмешкой. Глаза,
раньше казавшиеся просто живыми, сейчас смотрели остро,
пронзительно и совершенно безжалостно. Движения стали точными,
собранными.
Даже пенсионером я в данный момент назвал бы его с трудом. Да,
возраст никуда не делся. Не произошло чуда, мужик внезапно не
помолодел. Ему все так же около семидесяти. Но... Что-то в нем
разительно изменилось. И взгляд, и усмешка, и жесткая холодность –
это теперь шло прямо из его нутра. Будто из-под овечьей шкуры вдруг
выбрался на свободу волк.
В общем-то, сомнений нет никаких, лже-Дельбрук приблизительно из
того же теста, что и Клячин. Очень похожи, кстати. А
соответственно, он – профессионал своего дела. Осталось понять,
какого именно. Хотя, если трезво оценивать то, что вижу сейчас,
оно, это дело, вряд ли мне понравится.
– Очнулся, Витцке? – голос тоже изменился, потеряв старческие
нотки, стал тверже и неприятнее. – Долго же ты валялся в
беспамятстве. Почти два дня. Не то, чтоб я жалуюсь. Меня как раз
все устраивает, меньше было возни, но, честно говоря, начал
опасаться. Подумал грешным делом, не переборщил ли с дозой.
Лже-Дельбрук говорил на чистейшем русском языке без малейших
признаков акцента или намека на то, что великий и могучий ему не
родной. Зуб ставлю, он – мой соотечественник.
"Пенсионер" подошел ближе и остановился в паре шагов, сунув руки
в карманы брюк. Его вид – идеально выглаженная рубашка, жилет –
диссонировал с убогой обстановкой подвала.