Вторым мне представлен был епископ Смоленский и Дорогобужский
Парфений, и вслед за ним – епископ Крутицкой епархии Самуил.
Четвертым был епископ Владимирский и Муромский Иероним, но с ним я
был уже знаком. Последние два иерарха были сверстниками Платона, то
есть по церковным меркам молодыми – чуть больше сорока лет.
Тон за обедом задавали два старика, епископы Ростовский и
Смоленский.
— Вижу я, Емельян Иванович, что гордыни в тебе много, –
проворчал Афанасий после того, как все мы уселись за стол и
выслушали благодарственную молитву от Платона.
Я продолжал употреблять ароматную уху из белорыбицы, не обращая
на сказанное никакого внимания.
— Оглох, што ль? – повысил голос Афанасий.
Я оторвался от еды.
— Простите, владыко, я не знал, что вы ко мне обращаетесь, –
ухмыльнулся я. – Я думал, что тут среди вас кого-то в миру
Емельяном Ивановичем звали. Я же, в уважении к вашей старости,
напомню, что имя мое Петр Федорович.
Епископ покраснел от гнева, и Платон поспешил предотвратить
ссору.
— Братья мои, не место и не время для зломыслия и розни.
Помятуем все, кто есть князь всякого нестроения и ссор. А у нас
сердце болеть должно об умиротворении народа и о судьбе матери
нашей – церкви. То, что Петр Федорович может быть не совсем Петром
Федоровичем, то его личный грех, и он за него пред лицом Господа
полной мерой ответит. Но мы можем вместе позаботиться о том, чтобы
на другой чаше весов, коими его вину взвешивать будут, лежали дела
богоугодные. Тем и заслужим спасение и ему, и себе грешным. А
возможность для таковых дел у нас, благодаря Петру Федоровичу, ныне
есть.
Речь священника была такой гипнотизирующей, что даже недовольный
мной старик явно успокоился. А епископ Владимирский и Муромский
Иероним, с которым я имел беседу еще во Владимире, тут же поспешил
присоединиться к предложенному конструктивному диалогу. Правда, не
без некоторого, свойственного ему ехидства:
— И то верно. Сколь много претерпела наша церковь со времени
кончины государя Алексея Михайловича, что впору за любого Петра
Фёдоровича хвататься.
Старик Афанасий засопел и нахмурился, слыша такой цинизм. Я
мысленно усмехнулся. А Владимирский владыка продолжал:
— Земли церковные немкой отобраны. Монастыри закрыты во
множестве. Церковь до уровня коллегии низведена. Паства уважение
теряет и к расколу склоняется. Если мы не решим все это с Петром
Федоровичем, – тут он кивнул в мою сторону, – то не решим уже
никогда более.