Я же с остервенением накинулся на еду. Телу после вчерашнего и
сегодняшнего утра требовалось топливо. Николай «пролистал»
несколько листов из обновленного курса истории, удивляясь периоду
правления своего отца. К еде он, естественно, даже не
притронулся.
Не успели убрать посуду, как ко мне заявился Федор Игнатьевич,
мой «наставник» по фехтованию от Меньшиковой. Его лицо было
традиционно красным и потным. Дыхание смердело перегаром - видимо,
у кого-то праздник продолжался. Но долг есть долг.
- Ваше Величество! Попрошу на плац! - рявкнул он без лишних
церемоний. - Пора мускулы размять! А то опять, как вчера,
споткнётесь! Негоже… Негоже быть таким невнимательным.
Я с наигранным вздохом покорно последовал за ним. Николай же
язвительно посмеивался мне в спину.
Двор оказался пустым, если не считать пары любопытных лакеев и
моих телохранителей. Мужчина вручил мне деревянные рапиры, а затем,
натужно пыхтя, принял стойку. Я последовал его примеру: выбрал
максимально неуклюжую.
Он атаковал... медленно, небрежно, явно считая этот мой жест
профанацией. Я парировал с опозданием, делал нелепые выпады,
спотыкался, ронял рапиру. Он поправлял мою стойку, грубо толкая
плечом, снисходительно хвалил за «успехи», которых не было. Я
изображал смущение и легкую обиду и усиленно изображал
императора-недотепу.
После «позора» на плацу последовал урок магии. Артемий
Сергеевич, тощий и вечно напуганный теоретик, ждал меня в душной
комнате, уставленной пыльными фолиантами и непонятными
приборами.
Но тема сегодня была интересная: «Уникальные и гибридные стихии
в контексте Эфирной Теории Разломов». Он бубнил монотонно, но
знания у него были глубокие. Я сидел, изображая скуку, зевая в
кулак, но впитывал каждое слово. Даже Николай, корчивший рожи
старику, стал заслушиваться.
Артемий Сергеевич говорил о редких модернизированных стихиях
магистров: о магматической (огонь+земля), о штормовой
(воздух+вода), о кристаллической магии (земля+лед), о свете и тьме
как фундаментальных силах, а не просто производных.
Он упоминал даже временные аномалии и пространственные искажения
как потенциальные «стихии», порожденные прорывом Бездны. Для меня,
видавшего магию тысячи миров, это была любопытная систематизация
местного колорита. Я кивал, делал вид, что записываю, задавал
глупые вопросы.