И лучше выдумать не мог…
— Не слышала, — огорчилась Ольга и даже слегка разочарованно
поджала губы. — Ну ничего, приеду в Москву… Есть у меня одна
подруга — большая поклонница стихов. Она-то уж точно все их знает.
А так как в деньгах не стеснена, то, может, и есть у неё эта
вещь.
«Вещь» было сказано с придыханием. Оля-то, оказывается, стихи
любит! А раз так, решаю немного похулиганить…
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.
— Бог ты мой… Какой слог! — глаза у Ольги заблестели, как у
барышни при виде какой-нибудь драгоценности. — Это тоже он? Тоже
новое?
— Как знать, как знать… — загадочно улыбаюсь я.
— Барин, а мне ужин? — в мою комнату почти без стука (так,
стукнулся пару раз, но ответа ждать не стал) ввалился — иного слова
не подберёшь — Тимоха.
— Ты пошто не стучишься? — недовольно смотрю на конюха.
— Правильно сказать будет — «почему», — по-учительски, но мягко
поправила меня Оля. — А вы, извольте, выйти и ждать
приглашения.
— Да шут с ним, пусть не выходит. В Москве розог всыплю ему — и
все дела! А ужин свой проси в трактире — за тебя заплачено. Ты, я
видел, всю дорогу что-то грыз, — ворчу я и делаю рукой жест: мол,
выметайся из номера, ты тут лишний.
Понятливый Тимоха сваливает, бросив напоследок завистливый
взгляд на наш столик.
А нам и самим мало, хоть бутылка и на полчетверти — а это
полтора литра. Но я это вино пил уже раньше — слабенькое оно, почти
компот.
Впрочем, хватило. Ольга большого опыта в пьянстве не имеет, а у
меня тело теперь другой комплекции — весом поменьше.
И вот, когда вина оставалось уже на донышке, а Ольга становилась
всё симпатичнее и симпатичнее… нам опять помешал Тимоха. Только
если в первый раз он для приличия хоть постучал, то теперь просто
вломился в номер и сразу захлопнул дверь за собой.
Я, несмотря на лёгкий хмель, сразу заметил: Тимоха побит. И был
ара, как бы сказали в будущем, «на измене». Его красная морда,
украшенная аккуратно подстриженной бородкой (а я ведь и не замечал
этого раньше!) — не в пример нашим местным, обросшим, как лешие,
деревенским мужикам — выглядела изрядно взволнованной. Гонятся за
ним, что ли?