— Ты играешь на каком-нибудь инструменте? — поинтересовался Глеб.
— Нет. И даже никогда не хотела. Мне вообще медведь на ухо наступил, а, может, ещё и потоптался. Поэтому я достаточно равнодушна к музыке, — я немного нервничала, не зная, как вести себя наедине с Глебом, о чём говорить, поэтому принялась тараторить. — Меня в школьном хоре всегда ставили в первую линию, но просили не петь, а только беззвучно рот открывать.
— Почему? — мужчина сидел напротив и внимательно меня слушал, даже не отвлекался на пролистывание меню.
— Потому что я ужасно пою. Громко и не попадаю в ноты.
— А зачем тогда ставить в хор?
— Для красоты. Я хорошенькая в школе была. Выходила потом за грамотами, улыбалась и кланялась. Представляешь, как мне было обидно, что петь не разрешают, и как обидно тем детям, которые хорошо пели, а грамоту за всех получала я?
— Педагог по музыке у вас был не дай бог.
— Людмила Никитична за грамоты по школьному хору надбавку к зарплате получала. Ей деньги нужны были, она сына одна воспитывала. Сын проблемный, что-то у него там с ногами было. Так что она крутилась как могла, — несмотря на детскую обиду, мне захотелось если не оправдать учительницу, то хотя бы пояснить её поступки.
— Она решала свои проблемы за счёт детей. Разве была острая необходимость в том, чтобы тебя ставить в хор?
— Я же не одна непоющая была. Половина класса, наверное, только рты открывали. Мы нужны были для массовки.
— Но тебе почему-то было обиднее, чем другим? — проницательности Глебу не занимать.
— Мне пару раз поющие дети темную устроили за то, что на сцене я одна блистаю от имени всех. Один раз юбку порвали, второй раз в портфель грязи накидали. После этого я отказалась ходить на хор. За что получила от мамы, но больше не пошла.
— Теперь понятно, что музыку ты не любишь и в консерваторию тебя лучше не приглашать.
— Нет, почему же. Люблю. Но очень выборочно. Могу одну понравившуюся песню на репите заслушать до дыр. А потом месяц вообще не слушать ничего. А ещё в последнее время я полюбила слушать тишину…
Глеб посмотрел на меня долгим пробирающим до самой души взглядом и неожиданно улыбнулся.
— Я тоже люблю слушать тишину…
Еда была вкусная, наверное. Я вкуса не особо чувствовала. Нервничала. Даже не то чтобы очень, но, как говорила моя Машка, я мандражировала. Внутри дрожала натянутая струна, заставляя меня то болтать без умолку, то невнятно пожимать плечами на вопросы Глеба.