Когда он чиркнул спичкой, звук показался мне неестественно
громким под сводами этой пещеры.
Я принял огонёк. Подставил к часам. Посмотрел на время. Потом
быстро, пока спичка не догорела, достал компас. Открыл и стал
ждать.
Стрелка дёрнулась снова, но уже не так сильно. И теперь не
указывала на Карима.
— Нет у него ничего, Саша, — выдохнул Мартынов, когда я затушил
спичку. — Нету ничего такого. Наверно, и правда случайно к нам
забрели. Отправим их на заставу. Пусть там разбираются.
Пока мы ждали Алима с Гамгадзе, ушедших наружу выйти на связь с
заставой, пограничники ели. Я же внимательно наблюдал за нашими
новыми «попутчиками».
— Не похожи вы совсем, — бросил я Айдарбеку, жевавшему какую-то
травку, возможно, дурман. Может быть, обезболивающее.
Старик бросил на меня осторожный взгляд. Потом как-то странно
переглянулся с Каримом.
— Мать его, — начал старый горец своим низким хриплым голосом, —
моя вторая жена. С Памира она.
— Глаза у него больно большие, — кивнул я на Карима.
Тот нахмурился. Моргнул так, будто пытался выгнать соринку.
— В мать. Там все такие, — буркнул старик, опустив взгляд.
— И что вы с нами сделаете? — опасливо спросил Карим, стараясь
устроить связанные запястья поудобнее.
Я ему не ответил. Только поковырял ложкой в банке тушёнки.
Зато ответил Мартынов:
— Вот сейчас начальство и решит, что с вами делать.
Минут через пять вернулись Канджиев с Гамгадзе. Принесли
станцию.
— Поймали связь, — пробурчал Гамгадзе, присаживаясь и принимая
от Уткина тушёнку. — Доложили. Таран сказал — часть сил оставить с
пастухами. Остальным — двигаться дальше, дозором. Наряду, кто
останется — ждать завтрашнего полудня, когда мы обратно пойдём.
Тогда с нами, все вместе, назад.
Я заметил, как неожиданно хищные глаза Карима блеснули в
темноте. Он глянул на меня волком, а потом спрятал взгляд, сделав
вид, что уставился в землю. Вроде как участь свою принял.
— Та-а-ак, — выдохнул Мартынов. — Значит, кому-то остаться надо.
Добровольцы есть?
— Есть, — сказал я мрачно.
Смеркалось. К вечеру туман немного рассеялся. На склон горы пали
серые сумерки. Солнце ещё не зашло, и его тусклый свет пробивался в
нашу пещеру.
У входа сидел Уткин. Укутавшись в плащ-палатку, он прижал к
груди автомат и наблюдал за тропой и лошадьми.
Кони же были спрятаны от ветра в неглубокой расщелине. Там они
пощипывали скудную горную траву и опускали морды в узенький родник,
бежавший куда-то вниз.