Сагдиев сидел у дальней стены, уставившись на крохотный пляшущий
огонёк нашей коптилки.
Старый и молчаливый Айдарбек, казалось, спал. Вероятно,
подействовало обезболивающее, которое дал ему из своей аптечки
Ильяс.
А вот Карим молчал. Он смотрел в одну точку и, казалось, грел
руки, беспрестанно разминая пальцы.
С момента отхода остального наряда горец не проронил ни
слова.
Я поднялся.
— Ты куда? — проговорил Сагдиев тихим, хриплым, как от сна,
голосом.
Я подался к нему. Прошептал:
— Не спускай с них глаз. Держи автомат наготове.
— А ты?
— Скоро вернусь.
Сагдиев поджал губы. Едва заметно кивнул.
Обернувшись, я заметил, что Карим наблюдает за нами. Глаза его
несколько мгновений будто бы светились в темноте, словно у
шакала.
Пригнувшись, я пошёл на выход.
Уткин обернулся.
— Сашка, ты чего?
— Пойду по маленькой, — сказал я негромко, но так, чтобы Карим
меня слышал. Сам же наклонился к Уткину, шепнул: — Не спускай с
Карима глаз. Держи автомат наготове. Он что-то скрывает.
— Ты думаешь?..
— Тихо. Я быстро. Пойду проверить кое-что.
Уткин тоже кивнул, но нехотя.
— Только давай аккуратней там. Чтоб не сдуло.
Выбравшись из пещеры, я пошёл к лошадям.
Огонёк, чьи поводья были накинуты на острые камни скал, стоял
ближе всех к тропе. Он был спокойным, чутким жеребцом. Если б кто
приближался — Огонёк быстро бы сообщил нам об этом своим
ржанием.
— Тихо, тихо, парень, — приблизился я к нему, погладил по
гладкой шее.
Кобыла Сагдиева по имени Дуня оскалилась, потянулась к Огоньку
мордой, увидев, что я предлагаю ему сухарик.
Огонёк притопнул. Стал рыть щебень копытом.
— Да спокойно ты, нетерпеливая, — хмыкнул я Дуне. — И тебе дам.
Только не кусайся.
Я ещё раз погладил Огонька, потом раздал по сухарику остальным
лошадям. Затем достал из вьюков Огонька моток верёвки.
— Что-то тут нечисто, да, Огонёк? — сказал я, перевешивая
автомат с плеча за спину. — Что-то нечисто. Да?
Огонёк кивнул. Дёрнул кожей на шее. То ли это он так согласился
со мной, то ли размял подмёрзшие в горной прохладе мышцы.
— Тоже это чуешь. Как я, чуешь.
Я вышел на тропу. Глянул в пропасть, что развернулась в
нескольких метрах от неё. Там, на дне, шумел Пяндж. Казалось, он
выл громче, чем раньше. Выл, словно заблудившийся в горах
призрак.
Взяв верёвку, я спустился вниз по тропе. Отошёл метров двести,
может, триста. Приблизился к тому самому месту, где мы вытянули из
расщелины старого Айдарбека.