Дракон был огромен. Так огромен, что, казалось, вытянув голову,
он разорвет пополам солнце, ухватив махрящийся лучами бок. Его
красные глаза были полны какой-то усталой, нездешней мудрости, а
черная чешуя поглощала всякий свет.
И он не казался страшным. Это была понятная часть безумного
окружающего мира. Правильная.
Тяжело вздохнув, дракон оттолкнулся от земли, и тяжело поднялся
в воздух. Ветер, взметнувшийся от взмахов его крыльев, гнул к земле
деревья, поднимал тучи пыли и трещал чужими окнами. В деревне
залаяли собаки. За забором молчали, наученные не подавать лишний
раз голос, Боцман и Тень.
И только Вик смотрел, открыто и серьезно. Дракон набирал высоту
и в душном, летнем зное полз холодный, словно речной ил, запах
змеиной кожи.
Первый выстрел прозвучал как раз когда змей развернул крылья и
завис высоко в небе, закрыв крыльями половину небосвода. Затем
раздался еще один, оглушительный и страшный. Но Вик не боялся, ему
только от чего-то было отчаянно тоскливо. Дракон раскрыл пасть,
полную жидкого сиреневого пламени. Раздался протяжный гул, и третий
выстрел. Выплюнув сгусток пламени, дракон стал падать, извиваясь в
воздухе кольцами. Тяжелая голова и длинный, шипастый хвост,
потерявшие свою уверенную грацию, тянули его к земле, а раскрытые
крылья замедляли полет, с хрустом ломаясь, сминаясь, как листы
черной бумаги. Кровь текла на землю частыми, горячими каплями. В
лапах дракон уносил солнце…
Капли стучали по пыли совсем рядом. Несколько упали на лицо,
стекли по щекам, будто слезы.
– Ты что расселся здесь, паршивец! – рявкнуло что-то над
ухом.
Отец, рывком подняв его за воротник, перетащил Вика через
невысокий забор, передавив тканью рубашки горло. Не глядя, шлепнул
ладонью по лицу, и толкнул в спину по направлению к дому. Нечего
ребенку на земле под дождем сидеть.
А Вик тогда будто и вовсе не заметил затрещины. У него на глазах
только что умерло нечто древнее. Страшное. И прекрасное. Драконья
кровь на земле перемешивалась с дождем, становясь сначала
розоватой, а потом и вовсе пропадая в воде. Будто небо плакало.
Будто и не было ничего. Но он-то… видел.
И Мартин видел, только он затрещину запомнил.
Он со вздохом собрал с песка опилки, воткнул в песок нож так,
чтобы было видно ярко-красную рукоятку. И сделал то, зачем он
пришел сюда – подошел к воде. Он оттягивал этот момент, сам не зная
почему, хотя именно это желание, родившееся в синих предрассветных
сумерках, его и привело на берег.