Он… человек? Или зверь с пастью полной раскаленных клыков и
чуткими, мягкими ушами? Или он лишь часть этой темноты, которой
касается незримо и неощутимо кто-то другой?
«Не ходи».
«Мне… страшно», – раздается еще один голос.
Удавка на шее сжимается сильнее.
Вот один обрывок – он прикладывает к нему ладони, и сквозь них
словно проходит электрический ток. Но вместо боли прикосновение
вызывает картину, ошеломляющую своим контрастом с темнотой.
Девушка в сером платье зажимает лицо ладонями и смеется,
нехорошим, повизгивающим смехом. Между пальцев сочится кровь,
капает, капает на воротник, а девушка продолжает смеяться.
«Мне страшно».
«Не. Ходи».
Дышать становится почти невозможно, но страх смерти так и не
приходит.
Одно движение – и под пальцы ложится что-то другое. Теплое,
вибрирующее, покрытое жестким, длинным мехом. Мертвое.
Он видит себя стоящим в дверях комнаты. Мир вокруг огромен. Он
качается в тусклом свете керосиновой лампы, и в этот момент он
чувствует себя почти счастливым.
В ладонь с хрустом врезается комок битого стекла.
Маленькая комната. Десятки картин, на полу, вдоль стен – их не
хотят показывать, не дают им стать окнами в нарисованный мир. На
картинах море, запертое в масляную краску. Сначала он не замечает
девушку с пепельными волосами, стоящую посреди комнаты. Ее лицо
залито слезами, а глаза полны отчаяния, словно в них поселилась
темнота, из которой он вышел.
«Не ходи! Ты ничего не изменишь!.. Я не хочу снова стрелять...»
– бессвязно шепчет она, рассыпаясь хлопьями сажи.
«Мне больно», – раздается второй голос.
Он не может понять, кому принадлежит этот голос. Но делает шаг
туда, откуда, казалось, он звучит.
Что-то холодное, словно… снег. Это снег. Невидимый в темноте,
черный снег.
Он стоит посреди заснеженной улицы и смотрит на беловолосого
мужчину в тонком черном пальто. Он молод, но на лице его лежит
глубокая, беспроглядная усталость, которую словно впечатывает в его
черты каждый порыв ветра. Под ногами у него лежит не то спящий, не
то мертвый рыжий пес.
«Не ходи туда. Ты ничего не можешь исправить. Сколько раз ты
пытался? Останься, никто тебя не осудит. Оставь меня. Ты ведь
знаешь – всем будет лучше, когда я наконец-то умру».
Оказывается, дышать вовсе не нужно. Так больнее. Удавка
затягивается, и что-то трещит под ней. Но он не пытается ее
сорвать.