«Оленька, – всплывает в голове ответ. – Ее императорское
высочество Ольга Александровна Романова, наследница престола
Российской империи». Что за хрень? Какая, нафиг, империя, ее век,
как не существует?! «Это в твоем мире, – монотонно бубнит в голове
тот же голос. – Здесь она есть, и ведет войну с Германией. И ты
более не Игорь Олегович Иванов, майор медицинской службы Российской
армии. Тот погиб в Сирии, а твое сознание перенеслось в другой мир
в тело умершего от перитонита вольноопределяющегося Валериана
Витольдовича Довнар-Подляского, обедневшего аристократа из
шляхтичей, карточного шулера и немецкого агента. О последнем здесь
не знают, к счастью для тебя. Ты застрелил немецкого резидента,
который прибыл в Минск, чтобы встретиться с Довнар-Подляским, и
забрал у него расписку о получении денег от немецкого Генерального
штаба. Выкрутился. А еще отличился при обороне лазарета от немецких
драгун, прославился, как хирург, который спас командующего фронтом
и сотни других раненых. Ты тут знатно накуролесил. Вызвал гнев
императрицы, слив местному репортеру информацию о скверной
организации медицинской помощи в армии, зато вылечил ее дочь. У вас
ней любовь. Ради тебя из Москвы приехала. Судя по всему, ночь
сидела у твоей постели, пока сон не сморил…»
Голос продолжает бубнить, и передо мной в красках и образах
предстает все, что я успел натворить в этом мире. А натворил я
немало.[1] Мне становится нестерпимо
стыдно, и губы невольно начинают шептать молитву:
–
Пресвятая Владычица моя Богородице, святыми Твоими и всесильными
мольбами отжени от меня смиренного и окаянного раба Твоего уныние,
забвение, неразумение, нерадение, и вся скверная, лукавая и хульная
помышления от окаянного моего сердца и от помраченного ума моего; и
погаси пламень страстей моих, яко нищ есмь и окаянен. И избави мя
от многих и лютых воспоминаний и предприятий, и от всех действ злых
свободи мя…
–
Валериан?!.
Мой
шепот пробудил девушку, она смотрит на меня испугано. Какие большие
у нее глаза! И красивые…
–
Здравствуй, Оленька!
–
Слава Богу! Узнал, наконец.
Оленька склоняется и прижимается к моей щеке своей. Затем
целует меня.
–
Колючий! Прикажу тебя побрить.
Она
выпрямляется и смотрит на меня с улыбкой. В ее взоре… Не помню,
когда в последний раз на меня смотрели с такой нежностью. В глазах
начинает щипать.