— Хожу, — подтвердил мою догадку
пацан. — Так эта… — Ленька снова шмыгнул носом. — Мы тама… там
табуретки сколачиваем, да скамейки всякие… Ну мебеля школьные
чиним, когда надо… К лампочке Ильича нас трудовик не пускает, —
мрачно пояснил семиклассник.
— Табуретки — это очень даже хорошо.
И мебель чинить тоже важно. Мужчина должен умет молоток в руках не
просто держать, но и работать им.
— Так я умею, а лампочка… —
вскинулся пацан.
— А лампочку, Леонид, чуть позже.
Обещал — покажу. Сегодня Степана Григорьевича попрошу, чтобы
разрешал всем желающим смотреть и спрашивать. Ты ж, поди, не один
такой любознательный? — улыбнулся мальчишке.
— Ну… да… Вот спасибо, Егор
Александрович! — засиял Ленька. — Так я побегу? Да?
— Беги. Через полчаса буду, —
напомнил я пацану.
— Ага, скажу, — протараторил Ленька,
скатываясь с крыльца.
— Осторожней, — крикнул в спину
мальчишке, который не вписался в поворот и едва не рухнул с
последней ступеньки.
— Порядок, Егор Александрович! —
раздалось уже из-за угла, хлопнула калитка, за двором раздались
возбужденные мальчишеские голоса, через минуту под окнами стихло.
Видимо, веселая компания унеслась на школьный двор докладывать
Степану Григорьевичу, что Зверь Горыныч прибудет через полчаса.
Как ни странно, позывной, которым
после памятной драки меня случайно наградили десятиклассники,
прижился. Мало того, подпольное имечко вышло в люди, и его с
удовольствием приняли другие ребята. Правда, парни постарше
мальчишкам помладше давали по ушам, если слышали, как те меж собой
называют меня Зверь Горынычем. И мотивация у старшаков была вполне
отменной: «Для вас он Егор Александрович, малы еще учителям
прозвища давать». На что мелюзга фыркала, смирено принимала
наказание, но, понятное дело, продолжала поступать по своему,
тишком, между собой называя меня Зверем Горынычем, строя догадки,
почему старшие так называют нового учителя.
Как-то я стал случайным свидетелем
такого воспитательного метода, который проводил Федор Швец со своим
лучшим другом Горкой Волковым.
Второе имя меня не напрягало.
Собственно, я и сам грешил меткими прозвищами для коллег. Правда,
держал их при себе. Но для краткости мысленно ту же Тамару
Игнатьевну называл царицей или царицей Тамарой за поистине царский
взор и императорское величие в жестах, речи, походке.