– Твои предложения, если Золушка хочет праздника. Хочу на бал, в конце концов!
Гоша редко улыбался.
Я не теребила рану его потери, ждала момента, когда он сам захочет рассказать. И потому его открытая улыбка непросто покорила меня – очаровала, даже соблазнила. Если бы ему было хотя бы на десять лет больше, я бы влюбилась в него. Его лицо будто засветилось. Он по-детски пожал плечами и отвернулся.
– А у меня есть вариант, – обрадованно произнесла я в нашу долгую паузу. – В счет твоей следующей зарплаты мы покупаем тебе костюм, и ты сопровождаешь меня на бал! Попробуй только отказаться!
– Не буду, – пробурчал он, пряча улыбку в боковое стекло автомобиля.
На костюм он не согласился, увидев ценник, но пиджак мы купили. Впрочем, в пиджаке и джинсах он смотрелся более стильно.
Столик ждал нас около окна. В полумраке ресторанчика Гоша смотрелся импозантно, совершенно не старив меня.
Я в подробностях, почти по ролям, рассказывала сегодняшний процесс, описывая лица прокурора, присяжных и всех, кого успевала заметить, читая свой шедевр. Оправдательный приговор, справедливость и законный гонорар.
– Я предлагаю в следующие выходные слетать к морю, туда и обратно… если откажешься, выгоню из дома.
– Мне ты никогда не предлагала на море!
Я, погруженная в детали судебного делопроизводства, видя неподдельный интерес Гоши, не замечала пространства вокруг. Мой трусишный (от слова трус) бывший восстоял (если есть слово «восседал», почему не может быть слова «восстоял») около нашего столика.
– Смотрю, время не теряешь, на молодняк перешла? – хамил бывший.
Гоша медленно, как-то по-мужски серьезно встал из-за стола, возвышаясь над головой моего бывшего, и четко, деля слова на слоги, произнес:
– Стари-чок, форси-руй другие бе-ре-га…
Я неприлично расхохоталась.
Трусишку сдуло попутным ветром.
Через год Гоша поступил на бюджет в юридическую академию. Моя династия продолжалась. И на море мы все-таки слетали тогда!
…Один миг. Исчезающий трамвай в закатной дымке по бесконечным рельсам вселенной… Пронзительно тихий голос актрисы – как пик, острие больно отозвалось внутри…
«Господа, вы звери?». «Раба любви». Раба поруганного счастья.
Последний кадр щемящего фильма.
– Боже мой, как хочется жить. Все равно жить, только не все равно как. С душою. Чувственно и свободно, пусть мало, но ярко! Хотя мало жить тоже не хочется, хочется побольше да поскладней…