– Почти. Я уехала вскоре. Насовсем уехала.
– Серьёзно? Куда?
– К тому самому, большому и не такому уж безответному, – я улыбаюсь, и слова эти будто разжимают невидимую пружину у Глеба внутри. Он вдруг как-то разом расслабляется, выпрямляет спину, уже без страха и смущения смотрит в глаза.
– Прости, я…
– Боялся, что у меня ничего не сложилось, да? А тут ты со своим счастьем?
– Есть немного. Точнее, даже много, – он смотрит мне в глаза долгим пытливым взглядом. – Он, что, был женат, да? Ты прости, что я спрашиваю, просто понять не могу…
– Да нет, не был. Не был он женат, но мозги точно работали так себе. Он, видишь ли, уверен был, что счастье – это не про него, а семейная жизнь – тем более. Всё повторял, что не умеет любить, что не хочет портить мне жизнь, – я поднимаю глаза, смотрю на Глеба без тени улыбки. – Вот скажи мне, почему так? Если кто-то предал, то и остальным веры нет. Почему надо за кого-то всех остальных казнить? И крест на себе ставить только потому, что не повезло. Ты ведь тоже…
Он качает головой.
– Не совсем. Но понять могу. Точнее, и могу, и не могу. Теперь. Из-за Лили.
Я киваю.
– Вот и он так говорит. Теперь. Из-за меня. Недавно признал даже, что дураком был, так что… – я приподнимаю правую руку, чтобы показать кольцо, снова улыбаюсь. – Как видишь!
– Вижу! – Глеб улыбается в ответ, встаёт, протягивает мне руку, помогая встать. – Побегу, а то Лиля, наверное, уже ждёт – ей стало трудно самой обуваться, да и вообще… Счастье всё-таки, что мы встретились, да? А могли бы мимо пройти. И сейчас, и тогда. Даже думать не хочется.
– Да… Вот уж действительно, никогда не знаешь, в ком и как отзовёшься.
Он проснулся внезапно и окончательно, будто не спал вовсе. Замер, прислушиваясь к самому себе и ночному мраку. Замер будто в ожидании, но ничего не произошло. Лишь сердце билось тяжело, быстро, но в этом не было никакой опасности. Просто испуг – всё, как всегда.
Она сонно заворочалась рядом, прижалась, уткнулась в плечо, положила руку ему на грудь.
– Ну, что ты… Тише… Всё хорошо…
– Да…
Хотя ничего хорошего с ним не было. С той самой (кстати, такой же непроглядно тёмной) ночи у него уже не могло быть всё хорошо.
– Это эпилепсия, – его друг, а теперь и врач, старательно пытался не отводить глаза, смотрел на него прямо и уверенно. – Такое бывает после тяжелых травм головы. А у тебя травма не дай Бог… Спасибо, что вообще жив остался. По кусочкам собирали. Но за руль больше нельзя, даже не думай. Теперь надо учиться жить иначе.