Пятый населённый пункт — самый дальний от границы — пострадал
меньше всех. Там ещё сохранились некоторые хозяйства, был скот и
даже действовала небольшая кузница, хотя металла для работы почти
не осталось.
Шестая деревня, ближайшая к границе, почти полностью разорена.
Осталось лишь несколько семей, ютившихся в полуразрушенных домах,
предпочитавшие риск смерти позору бегства.
Осталось только придумать, как тут всё по-быстрому наладить.
Земля, которая мне ничего не приносит, — не нужна. А здесь есть
потенциал. Время — вот, чего точно мало, и ещё одного Магинского.
Тогда бы дела пошли куда быстрее.
Я огляделся. Солнце начало клониться к закату, окрашивая
безжизненную землю в оранжевые и красные тона. Странная красота
была в этом выжженном пейзаже — суровая и печальная.
Сказал, что мне нужно несколько часов, чтобы подумать. Дальше у
нас официальная часть приветствия меня как бея Магинского. Потом
введу в курс дела «крайне полезную» жену и пойду к своим.
Мустафа кивнул и отошёл, чтобы поговорить с местными. Я остался
один, присев на старый пень, служивший когда-то частью забора. В
голове проносились десятки идей, планов, расчётов.
Мои размышления прервал какой-то шум. Я поднял голову. На
площади собирались люди — дети, женщины, старики. Все нарядно
одетые — в лучшие одежды, какие у них были. Видимо, настало время
официальной церемонии.
В центре площади установили что-то вроде помоста из досок,
украсили его цветными лентами, потрёпанными, но всё ещё яркими.
Старосты стояли рядом, торжественные и напряжённые. Мустафа махнул
мне рукой, приглашая подойти. Я взглянул в сторону шатра Зейнаб.
Она вышла, окружённая служанками, и направилась к площади.
Поднявшись на помост, окинул взглядом собравшихся. Сотни глаз
смотрели на меня с надеждой и страхом. Дети показывали пальцами,
женщины шептались. Мустафа что-то произнёс, обращаясь к толпе.
Потом повернулся ко мне.
— Я сказал им, что ты принёс мир между нашими странами и что под
твоей рукой эти земли снова расцветут.
Кивнул. Хорошие слова.
Потом была церемония. Старосты подходили по очереди, низко
кланялись и что-то бормотали — видимо, клятвы верности. Один из них
— самый старый — поднёс мне блюдо с хлебом и солью. Я взял кусочек,
попробовал. Хлеб был чёрствым, но это лучшее, что они могли
предложить.