Эвелина действительно заварила чай, накрыла на стол и даже достала какое-то печенье. И как будто бы пришла в себя. Перестала дергаться, появилась осмысленность в глазах. За столом она подробно описала свою будущую жизнь с бабушкой, изо всех своих силенок убеждая Марка оставить ее в поселке. Тот нехотя, но согласился.
Когда они собрались уезжать, на Эву снова напала хандра: руки заламывает и мечущийся взгляд забитого зверька. Кое-как она призналась, что боится впервые ночевать одна в пустом доме. Да чтоб все это! Вот как ее одну оставить?!
Марк отправил подругу домой на такси – та не захотела остаться. Глубокой ночью он лежал на диване в гостиной, уставившись в окно и прислушиваясь к ночным звукам. Сон не шел к нему. Психанул. Встал, и как был, в одних боксерах, двинул на крыльцо покурить, взяв с печи коробок спичек, так и не найдя зажигалку. Упер локти в перила, прикурил и глубоко затянулся.
Открылась и закрылась входная дверь.
– Не спится? – тихий голос сестры гармонично влился в какофонию ночных звуков.
– Как и тебе.
Она подошла и встала совсем близко, касаясь его плеча своим.
– Знаешь, почему люди плачут на похоронах? – тихо начала она, глядя перед собой. Марк повернул к ней голову. – Думаешь, они оплакивают умерших? Горюют, что те ушли в мир иной? Жалеют их? Нет, – качнула головой. – Люди плачут на похоронах не за усопших, а за себя. Им жалко себя. Как они будут дальше жить без людей, с которыми привыкли. Что они будут делать без них. Люди плачут от страха – их привычный мир порушился, а значит, грядут перемены. Человек всегда боится перемен.
Эвелина глубоко вдохнула и продолжила через паузу:
– Мне страшно, Марк. Так страшно, как еще ни разу в жизни не было! – обхватила себя руками, словно замерзла. – И мне жалко себя, понимаешь? Не их, а себя. Мне стыдно в этом признаваться, но мне жаль себя, одинокую, продолжающую жить в этом мире, но уже без заботы и поддержки родителей.
И Марк сделал то, что должен был сделать уже давно. Отбросив окурок, привлек к себе малую и крепко обнял ее, заключив в кокон своих сильных, теплых рук. Она прильнула, обвила руками за пояс и будто растворилась, потерялась в его ручищах – такой хрупкой была, тоненькой, маленькой. Уткнулась лицом в его грудь. Он, чуть ссутулившись, опустил подбородок на ее макушку.