Посмотрел на крашенный в белый цвет стальной потолок, закрыл
глаза и слегка нырнул в воспоминания реципиента. Основательно
разбираться с ними некогда. Для начала нужно просто понять где я, и
что вообще вокруг происходит. Если взяться за это основательно,
отключусь минимум на полчаса, а мне пока так и не понятно, в
безопасности ли я.
Минут пять, за которые успело грохнуть ещё разок, хотя и не так
весомо как в прошлый, и я открыл глаза. В принципе, всё понятно, за
исключением одной немаловажной детали. Насколько эта реальность
отличается от основной, за которую я принимаю ту, откуда явился
сам. Но с этим буду разбираться после того, как выберусь из этой
передряги.
С одной стороны, ничего страшного. Как погибну, так и возрожусь.
Но с другой, жуть как не хочется оказаться в мраке безвременья.
Каждый раз это сродни вечному заточению. Такое ощущение, что
нахожусь там сотни лет, хотя с таким же успехом это может быть лишь
миг. Но о-о-о-очень долгий миг, когда ты всё понимаешь,
осмысливаешь, но ничего не чувствуешь и ощущаешь времени,
тянущегося как улитка. Хотя нет, она настоящий спортивный болид, в
сравнении с испытываемым мною в этом клятом мраке. Мне там так
хреново, что обратно не хочу ни при каких обстоятельствах.
Я глубоко вздохнул, и ухватившись за какую-то трубу сел. Перед
глазами побежали разноцветные круги. Обождал пару минут. Крейсер
легонько вздрогнул от близкого разрыва. Или я ничего не
почувствовал, а просто услышал, а остальное дополнило воображение?
Не суть.
Поднявшись осмотрелся. Итак, душевая и сложенные у стенки
несколько трупов, парочка рядом со мной. Несмотря на эту компанию,
я вполне себе жив, будучи принятым за убитого, ввиду клинической
смерти. Детально разбираться во время боя попросту некогда. Пульса
нет, значит готов, и спасибо, что прибрали с палубы.
Дверь отворилась и…
— О! Господи, спаси и сохрани! — перекрестился опешивший матрос,
выронив ноги очередного бедолаги, которого торопились пристроить в
душевой.
— Спокойно, братец, я не вурдалак, — прикоснувшись ладонью к
саднившей на голове ране, произнёс я.
— Прошу прощения, ваше благородие, — стушевался он.
Вообще-то не за что ему виниться. Тем паче, что во всяких
нечистых тут очень даже верят. А в душевой сейчас должны быть
только трупы. Вот и испугался он меня больше, чем япошек.